1) Провести завтра, 8-го, в Верховном суде только дело по обвинению Беседовского в мошенничестве и растрате.
2) Дело по обвинению Беседовского в измене назначить после процесса С. Л., примерно, через месяц[323].
В тот же день формулировка, предложенная Стомоняковым, была утверждена Политбюро[324], а в ночь с 8 на 9 января коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР, инкриминировав Беседовскому «присвоение и растрату государственных денежных сумм в размере 15 270 долларов 04 центов», заочно приговорила его к 10 годам лишения свободы «с конфискацией всего имущества и поражением в политических и гражданских правах на 5 лет»[325].
10. Накануне суда
17 января Аренс, который замещал Довгалевского в Париже, сообщил в Москву (Хинчуку, Литвинову) и Берлин (Крестинскому, Бегге), что французские адвокаты имели частные беседы с помощником генерального прокурора Газье[326], назначенным обвинителем на вексельном процессе. Выяснилось, что он не только крайне враждебно настроен к советской власти, но полагает, что следователь и прокурор, наблюдавший за следствием, проявили чрезмерное рвение, поверив обвинениям, которые отнюдь не доказаны. Считая, что не может быть и речи о подлоге, а стоит говорить разве только о «покушении на мошенничество», Газье даже заметил, что не мешает напомнить Москве, как относятся во Франции к правительству, которое не платит долгов и министр которого позволяет себе выгонять французского посла из своего кабинета. Но когда Бертон резко оборвал Газье, тот попросил не передавать его слов и считать, что он ничего не говорил. Отношение председателя суда Барно[327] оказалось не столько враждебным, сколько ироничным: он считал, что дело — пустое, для французской юстиции — совершенно неинтересное, и главное — не раздувать его, а поскорее сбыть с рук. Солидарный в намерении помешать защите подсудимых затянуть процесс, Барно все же счел нужным указать Бертону, что весьма не сочувствует его доверителям[328].
Но попытки обвиняемых вступить в «переговоры» не прекращались, и, по сведениям Аренса, в середине января, буквально накануне открытия процесса в Париже, к Морису Гарсону явилась некая мадам Гюйи, бывшая лет десять назад его клиенткой по какому-то небольшому гражданскому делу. Она заявила, что есть люди, являющиеся, мол, фактическими хозяевами векселей, которые хотели бы закончить всю эту историю миром. Дама просила, чтобы адвокат принял ее мужа вместе с лицом, которого она называла «шефом» Савелия. Но Гарсон категорически отказал ей, пояснив, что не принимает клиентов противной стороны и, помимо чистосердечного признания обвиняемых, не видит для Савелия никакого иного выхода. Тогда дама предложила Гарсону 250 тысяч франков за то, чтобы в своей речи он дал понять присяжным, что не вполне убежден в подложности векселей. Прогнав ее, Гарсон рассказал Членову об этом инциденте, но сделать официальное заявление отказался: он просил без огласки, не прибегая к содействию полиции, выяснить, кто стоит за посетительницей, но предпринятые меры не дали результатов[329].
Прибыв в Париж 19 января, Крестинский потратил весь день на изучение дела: с помощью Рапопорта при участии Аренса и первого секретаря полпредства И. А. Дивильковского[330] он входил в курс событий за последние два месяца, а вечером знакомился с обвинительным актом и показаниями свидетелей. Одновременно Членов заседал, несмотря на воскресенье, с французскими адвокатами, разрабатывая их тактику на процессе.
На следующий день Крестинский провел в полпредстве два совещания: утреннее, с Членовым, Рапопортом и Аренсом, и послеобеденное, с ними же и Довгалевским, вернувшимся в Париж из отпуска, который проводил в Кисловодске. В первую очередь обсуждался вопрос об участии Членова в процессе на равных правах с французскими адвокатами, но председатель суда Барно отнесся к этому отрицательно, предложив использовать юрисконсульта лишь в роли технического секретаря. Поскольку адвокаты настаивали, Барно пообещал дать ответ через пару дней, а когда Бертон явился к нему, сослался на необходимость получить разрешение министерства юстиции. Но директор соответствующего департамента предложил адвокатам изложить мотивы их ходатайства письменно, а министр юстиции, Люсьен Юбер[331], выслушав Бертона, сказал, что ответит ему до семи часов вечера. Хотя, созвонившись с полпредством, Бертон сообщил, что вопрос решен положительно, в резолюции министра говорилось лишь о разрешении Членову присутствовать на суде «в качестве технического советника при поверенных гражданского истца, но без права задавать вопросы и произносить речи»[332].
326
Газье Анри Луи Леон (Gazier Henri Louis Leon; 1877–1945) — французский прокурор; заместитель генерального прокурора (с 1923), генеральный адвокат Апелляционного суда в Париже (с 1928); генеральный адвокат (с 1931), советник (с 1935), председатель палаты Кассационного суда в Париже (с 1943); скончался 01.09.1945.
327
Барно Шарль Жан (Barnaud Charles Jean; 1869–1937) — следственный судья департамента Сена (с 1921); советник (с 1928), заместитель председателя (с 1933), председатель палаты Апелляционного суда в Париже (с 1935); советник Кассационного суда в Париже (с 1936).
330
Дивильковский Иван Анатольевич (1901–1935) — член РКП(б) с 1919 года; секретарь коллегии НКИД (1920–1925); 1-й секретарь полпредства СССР во Франции (1925–1930); заместитель генерального секретаря конференции по разоружению при Лиге наций в Женеве (1930–1932); генеральный секретарь НКИД (1932–1934); советник полпредства СССР во Франции (1934–1935); погиб в автокатастрофе.
331
Юбер Люсьен (Hubert Lucien; 1868–1938) — французский политик, журналист, писатель; член палаты депутатов (1897–1912), сенатор (1912–1938); министр юстиции (1929–1930).