Еще один свидетель, Борис Аронсон, охотно подтвердил, что, посетив Савелия в московской конторе торгпредства, застал его за подписанием двух векселей в 5 и 10 тысяч фунтов стерлингов, которые тот, вложив в конверт, собирался-де лично отвезти в НКИД для пересылки Турову в Берлин. На замечание Гарсона, что, по имеющейся в деле справке, такое письмо не регистрировалось в НКИД, защита подвергла сомнению право обвинения ссылаться на советские документы, но Бертон напомнил о дипломатических отношениях, связывающих СССР и Францию. Аронсон говорил очень уверенно, но спутался на сумме векселей, и председатель суда, который сам начал его допрашивать, констатировал несоответствие показаний свидетеля обстоятельствам дела. Тем более что бывший сотрудник конторы, Я. Р. Александр[352], прослуживший в ней около трех лет, сказал, что никогда не видел Аронсона, хотя, если он заходил к Савелию, наверняка узнал бы его. Но Савелий горячо возразил: «Вы знаете Аронсона! Я сам Вас с ним познакомил. Когда будет опрашиваться Аронсон, мы его предъявим Вам, и Вы его, конечно, узнаете». Савелий просил суд не отпускать Александра до допроса Аронсона, но, когда очередь наконец дошла до него, даже не вспомнил о своем намерении и не потребовал очной ставки с ним, косвенно подтвердив тем самым, что его утверждение о знакомстве свидетелей не соответствует действительности[353].
Директор санатория Герман Детерман[354] в Висбадене показал, что покойный Туров, лечившийся у него с 24 апреля по 26 мая 1926 года, никуда не отлучался. Но Моро-Джиаффери возразил, что в Германии, по данным полиции, находились-де одновременно два человека по фамилии Туров: один, родившийся в 1896 году в Слониме, пребывал в санатории, а другой, на три года старше, уроженец Калуги, — в Берлине. Это вызвало некоторое замешательство среди адвокатов торгпредства, но Бертон, ознакомившись со справкой полиции Висбадена, сослался на описку канцеляристов, перепутавших возраст и место рождения Турова.
На четвертый день суда, 24 января, был заслушан еще один знакомый Савелия — Давид Капланский, который, вслед за Аронсоном, уверял, что, бывая в московской конторе торгпредства, неоднократно, мол, видел, как Литвинов выписывал дружеские векселя, а на вопрос: «Могут ли советские служащие давать беспристрастные показания?» — ответил, что, конечно, им приходится «страшиться за участь своих родственников в России».
Интерес публики вызвал и варшавянин Илья Дижур, сообщивший, что в 1923 году Савелий «похитил» около 10 тысяч долларов из кассы еврейского благотворительного общества HIAS, но частично покрыл растрату, в подтверждение чего свидетель предъявил нотариально засвидетельствованные показания их бывших сослуживцев. «Во всем, что говорил этот господин, — подскочил Савелий как ужаленный, — правда лишь одна, что моя фамилия Валлах». Опровергая «наветы», он заявил, что «в молодости назывался не Литвиновым», и настоящая фамилия его брата, «московского комиссара», — тоже Валлах. «Но, — объяснял Савелий, — после тифлисского “экса”, когда нынешний диктатор Сталин ограбил почту на полмиллиона рублей, моего брата, Максима Максимовича Литвинова, арестовали в Париже на Гар дю Нор[355]. В чемодане у него нашли часть тифлисских денег. После этого мой брат решил переменить фамилию Валлах на Литвинова»[356]. В 1923 году, откровенничал Савелий, «когда я служил в торгпредстве, брат мне приказал тоже называться Литвиновым для того, чтобы не знали, что я — еврей». На вопрос Барно, какое это имеет отношение к варшавской истории, Савелий запальчиво пояснил: «Там проворовался какой-то Валлах, а не Литвинов. Я не был казначеем этого общества. Я не крал денег. И не я возвратил 10 тысяч долларов, так как я не крал их…»[357]
По оценке Крестинского, из парижских свидетелей, вызванных обвинением, «хорошие» показания дали Кузен, Навашин и Альгарди, а из берлинских, вызванных по ходатайству торгпредства, — Оскар Кон, Яков Александр и директор финансового управления П. 3. Михлин[358]. «Д-р Вейс из Висбадена и Дижур, — отмечал Крестинский, — показали все, что должны были показать, но говорили невнятно и большого впечатления на присяжных не произвели. Неудачны были оба немецких полицейских чиновника и Блюменталь[359]. Чиновники очень смутились, говорили неслышно, робко, один из них заявил даже, что он оробел в незнакомой обстановке, и этим они скомпрометировали не только себя, но и то дознание, которое было произведено ими в Берлине»[360].
352
Александр Яков Романович (1883-?) — инженер-технолог; сын приказчика торговой фирмы, окончил МВТУ (1911); инженер для коммерческо-технической работы на московском заводе «Оксиген» (1914–1924); инженер для ответственных поручений при московской конторе (1924–1927), референт по технической группе металлов отдела промышленного экспорта торгпредства СССР в Германии (1927–1930); инженер-консультант Всесоюзного объединения «Союзпромэкспорт» (1930–1937); исключен из списка сотрудников (с 08.07.1937).
356
357
358
Михлин Павел Зиновьевич (1883–1956) — директор финансового управления торгпредства СССР в Германии (с 1922).