Такая инструментализация достоверности как средства продвижения антииммиграционной позиции и сама по себе не могла не вызвать неприятия критики и исследователей, однако особую остроту реакции провоцировало время выхода «The Jew at Ноте». Задуманная и выпущенная именно в тот момент, когда в США принимались государственные решения об отношении к еврейской эмиграции из Российской империи, книга была не просто высказыванием, а аргументом, способным оказать прямое воздействие на судьбы многих тысяч еврейских переселенцев (и эту, напрямую никем не названную, но наиболее, на наш взгляд, существенную вину снять с книги невозможно).
Этическая позиция автора действительно остается проблемной. Радикальность взглядов Пеннелла, однако, большинством исследователей понимается упрощенно.
Художник подчас позволяет себе заявления, сегодня категорически неприемлемые своей нетерпимостью, но в строгом смысле антисемитской его позицию считать, на наш взгляд, неверно. Как человек своего времени, Пеннелл выделял свойства, характерные для конкретных рас, однако носители этих свойств интересовали его не в отвлеченном смысле, а только как потенциальные участники иммиграции, которую он призывал ограничить (к чему, как сказано выше, подчас призывали и юдофилы). Пеннелл не выделял среди иммигрантов в США именно евреев. Как видно из писем художника, он на протяжении многих лет возмущался тем, что страну захватили ирландцы, а также «Jews, Niggers, Dagoes and Polacks»[652] (заметим: именно афроамериканец и еврей, а также ирландец[653] были стабильным трио сценок американских карикатур конца XIX века[654]). Кроме того, Пеннелл разделял «Hebrew» и «Jew»[655], понимая под первым представителя «еврейской расы» (в библейском смысле, а также ассимилированных американских евреев «первого поколения иммиграции»), а под вторым — преимущественно еврейского переселенца из Восточной Европы. Наконец, его сознание было сознанием человека эпохи колониальных империй и колониального мышления, согласно которому «цивилизованная» метрополия может и должна «цивилизовать» периферию (географическую и этническую). Так, вспоминая свое знакомство с евреями в Карлсбаде, Пеннелл мимоходом замечал: «Тогда еще не было никакой Польши, никаких маленьких стран, никаких маленьких народов, которые бы разрушили и испортили мир, как они и сделали это позднее»[656]. Характер его суждений тем самым, разумеется, не оправдывается, но становится понятна их природа и резкость по синхронной шкале.
Сказанное выше, в нашем понимании, заставляет считать Пеннелла (во всяком случае, на 1891 год[657]) ксенофобом, националистом, но не антисемитом (как его определяют многие исследователи) — ненависти к евреям как таковым он на тот момент не питал. Хотя это и нисколько не реабилитирует этику художника, но позволяет снять с книги клеймо антисемитской агитки и, верно оценивая исторический фон, вернуть ее в научный оборот в качестве сложного, но содержательного источника.
В. Л. Генис. Младший брат, или «Дело С. Л.»
Шарж на Савелия Литвинова Последние новости. Париж, 1930. 22 янв. (№ 3227)
В зале суда. Париж. Январь 1930 года
На переднем плане (слева направо):
С. Кампинчи, В. де Моро-Джиаффери (?), С. Б. Членов, П. М. А. Бертон, А. Грубер (?), М. Гарсон; на скамье подсудимых — Савелий Литвинов
РГАЭ
В зале суда. Париж. Январь 1930 года
На скамье подсудимых (слева направо) — С. Литвинов, М. Иоффе, В. Либориус среди жандармов; внизу — адвокаты Возрождение. Париж, 1930. 22 янв. (№ 1695)
Парижские адвокаты (слева направо): Пьер Мари Андре Бертон, Сезар Кампинчи, Анри Торрес, Морис Гарсон, Винсент де Моро-ДжиАффери
Фото из открытых источников
Шарж на Дмитрия Навашина Последние новости. Париж, 1930.
23 янв. (№ 3228)
«Дело о советских векселях»: Савелий Литвинов и адвокат Сезар Кампинчи
Рисунок Mad’a (М. А. Дризо) Возрождение. Париж, 1930.
27 янв. (№ 1700)
652
Комментируя его письма, Элизабет Роббинс писала: «Склонность к экономии определений (shorthand) заставляла его использовать отдельные слова как символы. С тех давних пор, как он первый раз ступил на итальянскую землю, он влюбился в Италию и итальянцев. Он правильным образом воспринимал негров. Среди его друзей было немало евреев. И все же Dago, Nigger, Jew, Yankee, эти позорные определения, раз за разом возникают в его письмах. Ни один благоразумный читатель не ошибется в понимании того, что эти слова означали, когда Пеннелл их использовал. Но не все читатели благоразумны…»
653
См., напр., URL: https://www.loc.gov/pictures/item/2004672435/ (дата обращения: 10.03.2024).
654
655
Пеннелл писал: «…у меня есть друзья среди иудеев, но преследуемые, угнетенные большевистские, татарские, польские, словацкие, русские, разваливающие мир, евреи, потворством их прихотям признанные американцами — против них я выступаю обоснованно, и так поступают и истинные старые евреи — иудеи — кто знает их» (художник имеет в виду первое «немецкое» поколение еврейской общины в США)
657
Как показывает книга «The Adventures of an Illistrator» (1925), к старости взгляды Пеннелла радикализуются.