И вот сейчас он с любопытством и брезгливостью разглядывал Хомякова, чей зримый образ раздваивался, точно сквозь мокрое стекло: у края стола переминался мужчина в сером пиджаке с пухлыми несимметричными плечами, а поодаль топтался его двойник в мятом синем халате с белесыми разводами на подоле и устойчивым запахом хлороформа.
Гальперин поднялся.
– Захар Савельевич… если вы не возражаете, я еще попридержу документы помещика Сухорукова.
– Что-нибудь интересное? – спросил Мирошук.
– Да. Есть кое-что. Но не будем торопиться.
– Пожалуйста, Илья Борисович. Разве я могу вам в чем-нибудь отказать? Тем более…
– Тем более что и свалились эти документы в архив как снег на голову, – усмехнулся Гальперин и вышел.
В приемной Тамара читала разорванную газету с масляными пятнами и прилипшими хлебными крошками. У стены в низком кресле сидел мужчина средних лет, держа на коленях глянцевую папку. Узкое со лба лицо к подбородку расширялось, но это нисколько не портило его, наоборот, придавало облику решительность. Темные волосы оживляли седые нити. Бледно-голубого цвета пиджак напоминал покроем капитанский сюртук, меж лацканами которого провисал бордовый галстук. Из бокового кармана виднелся платочек в тон галстука.
– Илья Борисович! – воскликнула Тамара. – Клиент совсем окостенел. Скоро там освободятся?
Гальперин сжал губы и подтянул их к кончику унылого носа, что, вероятно, означало крайнюю степень сосредоточенности. Шагнув к порогу, он скосил глаза на безучастно сидящего посетителя. Задержал взгляд на стоячем воротничке, из-под которого выпадал бордовый галстук. Таких воротничков Гальперин не видел много лет.
– А по какому вопросу? – неожиданно для себя обронил Гальперин, укрощая шаг.
Незнакомец вежливо приподнялся.
– Я имею направление… к директору, – негромко пояснил незнакомец, помечая каждое слово мягким акцентом.
– Илья Борисович – заместитель директора по научной части, – сварливо вмешалась Тамара. – Тоже мне, секреты…
Посетитель пригладил ладонью папку, оставляя на глянце влажный след.
– Все равно без Ильи Борисовича не обойдетесь, – подзуживала секретарша.
– Тамара, возможно, у товарища личный вопрос, – осадил Гальперин.
Секретарша пожала плечами и что-то пробурчала, стряхивая крошки. Посетитель вздохнул, достал из папки плотный белый лист и протянул Гальперину. Тот взял лист, наклонился к окну, из которого падал вялый свет дождливого утра.
– Ха-ха! – раздельно произнес Гальперин. – Директор ждет вас, а вы сидите себе в приемной. Как же так? – он с укоризной посмотрел на секретаршу.
– Я откуда знаю?! – заволновалась Тамара. – Пришли, сели и сидят! Только директора желают видеть.
Посетитель улыбнулся, мол, не хотел докучать, ждал своей очереди на прием.
– Ваша фамилия Янссон? – вновь заглянул в бумагу Гальперин. – Николаус Янссон… Вы гражданин Швеции.
– Да. Мой дом в Упсала, – кивнул посетитель.
– Вы свободно говорите по-русски.
– Да. Я русский. Православного вероисповедания.
– И чем же мы можем быть вам полезны, господин Янссон? – Гальперин присел.
– Сейчас вам скажу, – кивнул Янссон. – Извините, если нескладно. Мой дедушка – фармацевт. У него было дело в России. В шестнадцатом году он уехал из Петербурга и поселился в Упсала. Там его ждало наследство, аптечное дело. Мой отец тоже фармацевт. Я закончил естественный факультет и вошел в дело. Наш дом довольно известный и солидный… В последнее время на мировом рынке появилось несколько препаратов для лечения болезней, связанных с расстройством кровообращения. А дедушка в этой области добился серьезных успехов еще в шестнадцатом году, особенно в синтезе. И мой отец полагает, что он гораздо раньше добился того, что лежит в основе лекарств, о которых идет речь.
– Понимаю. Фармацевтические фирмы используют методику синтеза, открытого вашим дедушкой, – кивнул Гальперин.
– Именно! – обрадовался Янссон понятливости этого толстяка. – Возможно, они и не знали о работах дедушки… Надо доказать.
– Думаете, в нашем архиве хранятся документы?
– Мой отец убежден, что так и есть. Подтверждение.
– Приоритета.
– Да, так. Приоритета… Это очень крупный капитал. Отец запросил ваше посольство в Стокгольме. И послал меня сюда.
Гальперин развел руками – разумеется, дело, вероятно, того стоит. Янссон улыбнулся, растягивая в щелочку светлые глаза.
– Простите, сколько вам лет? – Гальперин размашисто вывел резолюцию на прошении.
– Сорок три года, – ответил Янссон. – А что? Имеет значение?
– Так. Я своим мыслям, – улыбнулся Гальперин – Получите разрешение директора архива и зайдите в отдел использования. Наши сотрудники вам помогут.
2
Обычно Женя Колесников заканчивал подкладку к одиннадцати часам. Но сегодня придется задержаться, слишком медленно поступают дела из читального зала, третью телегу загоняет в лифт. И в основном метрические книги, каждая из которых весит центнер, не менее. Но это только с виду. Время иссушило бумагу. Ухватишь такую книжицу с расчетом на тяжесть, а наоборот, рукам передается легкость, невесомость…
Лифт лениво тянулся вверх, скрипя болтами. Казалось, он ворчит на Колесникова, укоряя его в служебном рвении. Еще бы! Он только и обслуживает этого типа в вязаной кофте. И еще трех человек из отдела. Ведь посторонним нет хода в хранилище… Хорошо еще Женя Колесников, а то втиснется в кабину лифта сама хозяйка Софья Кондратьевна Тимофеева, так с ней уже не поскрипишь, намертво сдавит все болты-гайки. Только и мысли об одном: доползти до конца, не застрять между этажами. Хоть хозяйка и невысокая ростом, всю кабину заполняет, чуть ли не стены продавливает. Вдвоем с ней никто в кабину зайти не рискует. Тяжелеет народ на картошке и макаронах. Правда, Колесникова мучные изделия что-то не берут. Как пришел в архив с собственным весом в шестьдесят пять кило, так, считай, который год не прибавил грамма. А с чего прибавлять ему эти граммы при таком окладе? Хорошо еще не худеет, бедолага… Особенно в эти дни из-за свары, возникшей по поводу документов Краеведческого музея, что таились в сундуке, запихнутом в бывшую трапезную. Разве Колесников знал, что дело примет такой оборот?! А надо было предвидеть, раз задета Софочкина честь, черт бы ее побрал.