Итак, ровно в восемь тридцать Мирошук вступил под своды бывшего монастыря, поздоровался с сержантом и со значением посмотрел на часы, как бы подчеркивая служебную аккуратность.
Мустафаев уважительно тронул вытянутыми пальцами висок и, упреждая вопрос директора, бодро пояснил:
– Маляры не появлялись, – он повел подбородком в сторону лестницы.
Мирошук и сам уже видел, что бадьи с известью стояли нетронутыми.
– Жаловаться надо, – подсказал милиционер – Стыдно, иностранцы ходят.
Директор нахмурился.
– Кстати… должен прийти исследователь из Швеции. Так сразу же ко мне проводите.
– Я смену сдаю, – ответил милиционер.
– Передайте сменщику… А гражданка что сидит? За справкой? – неосторожно спросил директор.
Дарья Никитична только и ожидала, чтобы заявить о себе. Сползла со скамьи и смело шагнула к директору. Мирошук выставил вперед руки, выгнул дугой сутулую спину.
– Не ко мне, не ко мне! – зачастил он. – И вообще, прием с десяти.
– А сейчас сколько? – прикинулась бабка.
– Половина девятого, – Мирошук пытался обойти посетительницу.
– Так они же стоят у вас, – встрепенулась бабка. – Пришла, была половина, и сейчас половина. А мне еще в собес надо успеть. Там тоже полдня проваландаешься.
– Все равно справки на руки не выдаем, – Мирошук подбирался к лестнице. – Оставьте заявление, вышлем по месту требования. Срок – месяц, – и он заторопился на свой этаж.
Директор избегал по утрам встречаться со своими сотрудниками у служебного входа. Он спешил в свой кабинет, усаживался в кресло и начинал названивать по внутреннему телефону, вызывая к себе руководителей отделов…
– Вот! Трендит уже, начальство. Неймется! – бросила через плечо заведующая отделом использования Анастасия Алексеевна Шереметьева спешащей за ней Нине Чемодановой.
– Мой телефон? Или твой? – прислушалась Чемоданова, складывая зонтик. – Интересно, директор давно заявился?
– Только что, – Мустафаев улыбался Чемодановой. Ему нравилась эта черноглазая узкоплечая женщина, всегда опрятно одетая и внешне напоминающая земляков сержанта из далекого Закавказья.
– Нет, это не мой телефон, – решила Шереметьева. – Это в кабинете хранителей надрывается… Софья Кондратьевна, кажется, вами интересуется начальство, – добавила она, обращаясь к низкорослой толстушке, что только перешагнула порог.
– Ну и что?! – Софья Кондратьевна Тимофеева слыла дамой независимой и резкой. Даже директор ее побаивался, а о простых сотрудниках и говорить не приходилось. – На моих только двадцать пять минут девятого… – Тимофеева отряхнулась, точно маленькая задорная собачонка.
– Батюшки! Откуда ж такой дождь сорвался! А мне еще в собес бежать, – заполошила старушка Варгасова, глядя на сотрудниц архива, сбившихся у стола дежурного. – Доченьки… Неужели месяц мне справки окаянной дожидаться? Помру ведь…
Милиционер кивнул бабке в сторону Чемодановой. Старушка ухватила Чемоданову за поясок и притянула к себе, горячо повторяя просьбу. Вид ее мог разжалобить камень, а не то что мягкое сердце старшего архивиста Нины Чемодановой.
Маленькую комнату – бывший монастырский чулан – приспособили под приемную архива. В ночные часы тут кемарил дежурный охраны. Поэтому решение Чемодановой заняться посетительницей немедля застало Мустафаева врасплох. Оставив пост, он метнулся собирать раскладушку. Кривая его тень дергалась на грязной, ждущей побелки стене.
– Что вы так тяжко вздыхаете? – Чемоданова заполняла анкету сама, от бабки в этом деле проку было мало, по опыту известно.
– Жизнь такая, доча, вот и вздыхаю, – Дарья Никитична торжественно сидела на кончике стула, точно готовилась принести присягу.
– Я не вам, – уточнила Чемоданова. – Я милиционеру.
Мустафаев выпрямился. Щеки вдохновенно опали, а в глазах засветилось лукавство. Очень уж ему нравилась Чемоданова.
– Я не вздыхаю. Я думаю, – проговорил он мягко.
– О чем же вы думаете так тяжело? – Чемоданову забавляло тайное воздыхание по ней милиционера.
– Ты пиши, дочка, пиши, не отвлекайся, – волновалась старушка. – О чем может думать милиционер? О жуликах.
– Ай, бабушка, такая горячая старушка, – Мустафаев покраснел, пристраивая раскладушку в нишу стены.
Чемоданова водила ломаным ногтем по анкете, размышляя, с чего начать архивный поиск. Куда проще, если бы Варгасова помнила приход, в котором крестилась. Обычно крещение происходило в ближайшей церкви. Если семья бабки проживала на Моховой, то надо искать в метрических книгах церкви Симеона и Анны. За годы работы в архиве Чемоданова доподлинно изучила топографию церквей города Л., хотя большинство из них давно снесли.
– Вы точно жили на Моховой?
– Ну дак… Сейчас в том доме сапожная мастерская.
– А в церковь какую ходили? Симеона и Анны?
Бабка в восхищении хмыкнула – такая соплюха, а помнит. Старые люди забыли, а она помнит. И верно, была церковь Симеона, была.
– А если ваш отец работал, как вы говорите, на железной дороге, то вас могли крестить в Пантелеймоновской церкви.
– На железной, – все дивилась познаниям архивистки Дарья Никитична. – Башмачником служил, вагоны на ходу останавливал. Получал гроши, а семью держал. Не то что нынешние инженера… Вот племянник мой двоюродный, Будимирка, институт прошел, а как должен мне восемнадцать рублей, так и не отдает.
– Простить надо ему, – съязвил сержант. – Амнистия была, слыхали?