Чемоданова одобрительно взглянула на дежурного – и юмор у служивого есть? Мустафаев козырнул Чемодановой и даже подмигнул, что при его робости означало особое расположение.
– Слыхала, – кивнула бабка. – У соседки моей с подоконника кило свинины слямзили. Люди говорят – из тех, кто по амнистии соскочил… А что, всех прощают, если эта амнистия вышла? – она сложила гузкой блеклые губы. «Видать, и этого сукиного сына, Будимирку, племянника, выпустят», – подумала она.
Мустафаев вышел из комнаты и уважительно прикрыл за собой дверь.
В коридоре было тихо. Здоровенный котище, прошатавшись где-то всю ночь, возлежал на своем привычном месте, у стола. При виде Мустафаева кот благоcклонно приподнял кончик хвоста. Базилио был гордый кот и не от всех принимал подношения. К Мустафаеву кот относился снисходительно. Таких счастливчиков в архиве было человек пять, не больше.
Шкаф, где хранились ключи от рабочих комнат, был пуст, все сотрудники уже на своих местах, за исключением второго и четырнадцатого помещения.
Мустафаев собрался было вернуться к рапорту, как с улицы вошел хозяин кабинета номер два – Илья Борисович Гальперин, заместитель директора архива по научной работе, – квадратный мужчина в голубой рубашке и коричневом пиджаке, рассчитанном на куда более скромную фигуру, и в силу этого обстоятельства живот выдавался вперед, точно корма голубого цеппелина. Круглое лицо цвета сырого теста собрало на своей просторной площади нос, состоящий из пухлого кончика с чуть вывернутыми ноздрями, маленький девичий ротик, тяжелый подбородок с кокетливой родинкой в углу. Но все это, казалось, держится на лице только ради одного: показать, какие рядом с ними живут глаза. Вот глаза у Ильи Борисовича были действительно красивые – черные ресницы нависали над прозрачно-голубыми белками, на которых резко рисовались синие зрачки с томной немужской поволокой. Еще Гальперина отличал тембр голоса, низкий, с глубинными перекатами.
– Что, брат Полифем? Спокойно в нашей пещере? – рокотал Гальперин, старательно обтирая ботинки о рифленую решетку. – Ни пожара, ни наводнения?
Мустафаев хмурился, ему не нравились такие шутки.
– Не сердись, брат Полифем. Имя я тебе дал легендарное, из греческой мифологии, и для уха не оскорбительное. Как звучит! По-ли-феэ-эм-м, – растягивал в свое удовольствие Гальперин.
Кот приподнял сонную башку, подумал и, вытянув толстые лапы, потянулся, прогибая грудь к полу.
– А… Дон Базилион! Узнал, стервец.
– Это вы его оглушили, – выразил сомнение Мустафаев.
– Неправда, Полифем. Я ему лакомства ношу… Иди сюда, разбойник! – Гальперин сунул руку в карман и вытащил сморщенную сосиску.
– Такие он не ест, – обрадовался Мустафаев.
– Какне ест? Я ем, а он не ест? – Гальперин бросил сосиску на пол.
Кот лениво тронул лапой подношение, понюхал и, отойдя в сторону, сел, обвернувшись хвостом, точно шалью.
– Ах, подлец, ах, бандит, – хохотал Гальперин. – Я ем, а он брезгует. Учуял, видать, дерьмо, дегустатор… А вчера ел.
– За ночь испортилась, – Мустафаев протянул заму по науке ключи с тяжелым барашком, остатком монастырской роскоши.
Гальперин принял ключи в маленькую ладошку, подержал на весу.
– Что делается на улице, любезный Полифем! Вы, как страж порядка, должны за этим следить… Все спешат, сталкиваются, разбегаются. Какой-то молодой человек подскочил ко мне, попросил разменять двугривенный. Пока я отсчитывал, его и след простыл. Так и убежал с одним моим пятаком в кулаке… Я вам точно говорю – люди посходили с ума. Такое впечатление, что все требуют реванш, непонятно за что. Но реванш! – Гальперин зевнул. – И-иех-х… Пора уж и мне на пенсию, засиделся…
– Поработайте еще, – великодушно ответил Мустафаев. Он с трудом удержался, чтобы не напомнить о молве про ухаживание Гальперина за молодой аспиранткой из Уфы. И лишь добавил, кивая на бидоны, упрятанные под лестницу: – Маляры опять не явились. Известь уже высохла.
– Я, молодой человек, заместитель директора по научной работе. Я есть мозговой центр, а не завхоз Огурцов а. И требую к себе соответствующего почтения. А у меня… даже кот не желает откушать сосиску.
– Съел уже, – мирно ответил Мустафаев.
Дон Базилио сидел, как и прежде, на своем месте. Сосиска исчезла.
– Ах, хитрец, ах, лицемер, – рокотал Гальперин. – Среди людей живет, набрался опыта. – Гальперин двинулся к лестнице, тяжело переставляя ноги. Спина у него была беспомощная и усталая.
Будь сержант Мустафаев более проницателен, он наверняка бы заметил, что сегодня, как и последние несколько дней, Илья Борисович Гальперин далеко не тот Гальперин, которого знали сотрудники архива. Что •и лишь старательно играет роль говоруна и демократа, каким привыкли видеть в архиве заместителя по науке…
Гальперин остановился у ступеньки и обернулся к дежурному.
– Брусницын уже на работе? Король каталога?
Мустафаев взглянул на шкафчик. Ключ от четырнадцатой комнаты оставался на месте.
– Ключ на месте, – ответил дежурный. – Болеет, наверно, этот ваш Брусницын.
2
Анатолий Семенович Брусницын – сорокалетний мужчина, роста ниже среднего, с необычайно покатыми плечами, широким женоподобным лицом под нежно вьющейся каштановой шевелюрой – панически боялся плотно прикрытых дверей, особенно с тех пор, как он связал себя законным браком.
– Просто какая-то блажь! Или болезнь! – повторяла жена Зоя после очередного его приступа. – Тебе надо показаться психиатру.
– Или гипнотизеру, – с готовностью соглашался Брусницын, печально улыбаясь карими детскими глазами.