В призовой конюшне Г.Н. Бутовича было шесть-семь лошадей. Из них, кроме Смерча, я запомнил серую кобылу Этну, которой тогда исполнилось два года. Она была дочерью Мужика 2-го и в его типе, то есть крупна, костиста и дельна. Она очень нравилась Г.Н. Бутовичу, Черневский же находил, что она не в призовом типе. Однако он ошибся, так как впоследствии Этна с хорошим успехом бежала в Москве у Гирни.
Заводские матки были в блестящем порядке, но мне не понравились. Хотя я тогда и был еще очень юным, однако видел уже три завода – отца, нашего соседа Аркаса и Дубровский великого князя Дмитрия Константиновича. Матки Г.Н. Бутовича были хуже по себе в сравнении не только с дубровскими матками, но и с кобылами моего отца и теми, что я видел у Аркаса. Три кобылы завода Варшавских были сыры и просты; кобылы Башкирцева, то есть основная группа, составлявшая завод, очень пестры и неровны; остальных я просто не помню. Хотя я тогда о своем впечатлении умолчал, но Черневский его угадал и пояснил мне, что однородности в матках быть не может, так как здесь собраны представительницы разных линий. Тогда я с этим не согласился, но теперь считаю это верным, в особенности потому, что завод Г.Н. Бутовича был собран всего за несколько лет до моего приезда.
Заводское дело у Г.Н. Бутовича велось по охоте: лошадей кормили, тренировали и хорошо воспитывали, был недурной наездник. В заводе был большой порядок, и не только хозяин, но и его жена любили лошадей. Этот завод в качестве призового существовал недолго, но из него все-таки вышло немало хороших лошадей, например Смерч 2.16, Строгий 2.16, Этна 2.22, Риск 4.50, Бойкая, Зной 5.7, Комета 2.23, Эвкалипт 2.27.1.
Когда мы с Черневским возвращались в Полтаву, мы все время говорили о лошадях. Но вот показались вдали огни города, все ярче и ярче стали они светить, и поезд медленно подошел к перрону, положив конец нашей интересной беседе.
С Г.Н. Бутовичем и К.П. Черневским я встречался еще несколько раз, но в милую, уютную и гостеприимную Николку попасть больше не довелось.
Прошло два года. Я был тогда в Николаевском кавалерийском училище, кончал курс и вскоре должен был выйти в полк. Неожиданно я получил в Дудергофе, где мы стояли тогда лагерем, большой пакет. Я вскрыл его и увидел опись завода Г.Н. Бутовича, изданную в Полтаве, с родословными таблицами лошадей, входивших в состав завода, с небольшим, но интересным послесловием. В нем неизвестный автор, дав краткую характеристику лучших линий в орловском коннозаводстве, переходил затем к характеристике по кровям всего наличного материала завода Г.Н. Бутовича и в популярной форме излагал довольно интересные сведения. Нетрудно было догадаться, что автором этого труда был Черневский.
На этом я мог бы закончить свои воспоминания о заводе Г.Н. Бутовича, но для тех, кто интересуется судьбами рысистого коннозаводства, добавлю, что этот завод был ликвидирован лет через восемь-десять после того, как я его посетил, из-за катастрофы, постигшей его владельца. Я уже упоминал о том, что Г.Н. Бутович был чрезвычайно доверчивый человек. Черневский, которому он слепо верил, невольно стал его злым гением и погубил всю эту патриархальную семью. Григорий Николаевич был очень богатый человек и имел не только превосходное незаложенное имение, но и свободные деньги. Ни в какие аферы он не пускался, винокуренных и других заводов не строил и жил на свои, правда большие, доходы от имения и капитала. Те, кто знал юг России того времени, конечно, прекрасно помнят, что тучи разных комиссионеров разъезжали по поместьям и предлагали хозяевам всевозможные, подчас самые соблазнительные в смысле быстрого обогащения дела. Г.Н. Бутович не шел на эти приманки, и тогда один хитрый и недобросовестный еврей нашел путь к его доверию и кошельку. Он стал действовать через Черневского, а тот влиял на Григория Николаевича. Дело заключалось в следующем: якобы можно было купить за миллион рублей угольные копи, которые стоили несколько миллионов, затем их быстро перепродать и нажить чуть ли не миллион. Черневский уговорил Бутовича пойти на риск. Николка была заложена, и копи куплены. Однако продать их не удалось, и миллион рублей был потерян. Григорию Николаевичу следовало бросить этот миллион, но он стал вкладывать в дело дополнительные деньги и вскоре совершенно разорился. Все пошло с молотка, и Николка, где столько поколений его предков мирно жили, работали и вели хозяйство, перешла в другие руки. Для Г.Н. Бутовича это была ужасная трагедия, он не выдержал разорения и скоропостижно скончался. Семья осталась буквально без всяких средств, и Мария Цезаревна с детьми перебралась в Полтаву. Там она зарабатывала средства к жизни, давая уроки французского и английского языков.