Все же, демон трансцендирует каждую из конечных форм, в которых он проявляется. Поэтому резкий переход от обычного состояния «Я» к «демоническому» состоянию имеет значение разрушительного кризиса: как удар молнии вследствие потенциала со слишком высоким напряжением. Действительно такое разрушение и кризис осуществляются через смерть. Предположим теперь, что при очень исключительных обстоятельствах демон может вторгаться, так сказать, в нас и этим давать нам почувствовать его разрушительную трансцендентность; тогда у нас было бы что-то вроде активного переживания смерти, и теперь проясняется, почему образ двойника или демона в античных представлениях мог сливаться с божеством смерти. В нордическом предании воин видит свою валькирию как раз в настоящий момент смерти или смертельной опасности.
Пойдем дальше. Если религиозный аскетизм, умерщвление, отказ от собственного «Я», порыв преданности Богу это предпочтительные средства, с помощью которых берутся успешно преодолевать как раз очерченный выше кризис, то дорога к этой цели — это, напротив, в рамках героической традиции активный взлет, высвобождение элемента действия. В качестве примера низкой формы проявления этого элемента мы видим, например, танец, используемый как священный метод, чтобы через душевный экстаз вызвать и использовать скрытые в глубине силы. В высвобожденной для вакхического ритма жизни одиночки погружалась другая жизнь, как будто появление его глубокого корня. Фурии, эриннии и другие дикие духовные натуры — это античные символические образы этой силы. Поэтому они соответствуют форме проявления демона, в соответствии с его ужасной и активной трансцендентностью. На более высокой ступени стоят как раз сакральные турниры. Еще выше стоит война. На ясновидящей вершине опасности и геройского боевого размаха признавалась возможность такого переживания. Посмотрите на выражение ludere, играть, бороться, по Бругманну оно содержит идею решения, растворения. Это намек на свойственную борьбе силу освобождать более глубокие скрытые силы от индивидуального ограничения и позволять им выступать свободно. Из этого исходит причина для второй аналогии. Демон и богиня смерти идентичны не только с фуриями, эринниями и другими освобожденными вакхическими сущностями, они равноценны также с девами бурь битв. Слово frawashi означает «ужасные, всемогущие», «те, кто атакуют в буре и даруют победу тому, кто призывает их».
Наконец, та же самая сущность принимает образ богини победы. Эта последняя метаморфоза характеризует счастливое завершение описанных внутренних переживаний. Так же, как и демон или двойник означают более глубокую силу в ее латентном состоянии по сравнению с обычным сознанием, как фурии и эриннии отражают особенную форму проявления демонических высвобождений и прорывов — так и богиня победы — это выражение триумфа над этой силой. Она означает победоносный взлет к состоянию по ту сторону опасности экстазов и подличностных форм разложения, опасности, которая всегда прячется за неистовым мгновением вакхического действия.
Она означает взлет к духовному состоянию, которое делает свободным, бессмертным, внутренне несокрушимым.
Но там, где действия духа выражаются через деятельные действия и реальные факты, там оказывается, что действительно физическое соответствует метафизическому, а видимое — невидимому. Такие духовные деятельные действия представляются нам тогда тайной душой воинственных предприятий, увенчание которых — это настоящая и реальная победа. Материальная военная победа будет тогда голым соответствием духовного факта, который обусловил победу там, где связаны между собой внешнее и внутреннее. Победа проявляется, таким образом, как ощутимый знак инициации и мистического возрождения, которые совершались в одной и той же точке. Фурии и смерть, перед лицом которых воин материально выдержал на поле сражения, встречают его также внутри, в духовном, в форме опасного прорыва самых глубоких причин его существа. Когда он торжествует над ними, победа остается за ним. И слава, которая окружает его тогда, — это не пустой звук, а настоящая сила, метафизическое откровение, вспышка верхнего мира.
В этой связи объясняется, почему в традиционном мире каждая победа получала сакральное значение. Так встречаемый с ликованием победивший на полях сражения полководец обнаруживал переживание присутствия мистической, преображающей его силы. Так нужно понимать глубокий смысл сверхъестественного характера, прорывающегося в славе и в «божественности» победителей. От богини победы Ники дорический герой Геракл получает венок, который позволяет ему стать сопричастным с олимпийским бессмертием. Если валькирии — валькирии одновременно понимались также как те силы, которые нагоняют на врага панический ужас — переносят души героев к местонахождению бессмертия, то они также и те, которые определяют окончательную победу. Мистическая теология учит, что спасающий духовный показ совершается в славе, и христианская иконография окружает головы святых и мучеников ореолом славы. Однако, все это означает уже зачахшее, искаженное наследие нашей наивысшей героической традиции. Иранская арийская традиция знала как раз уже понятую как небесный огонь славу, которая спускается на королей и вождей, делает их бессмертными и свидетельствует о них в победе. И античная царская корона с лучами символизировала как раз славу как солнечный и небесный мистический огонь. Если проверить самый глубокий смысл свойственной рыцарству точки зрения на испытание оружия, то обнаружится то же самое представление: победа равна сверхъестественному знаку правды, справедливости, права. В силу той же мысли церемония триумфа имела в Риме более сакральный, нежели военный характер. Триумфатор ехал к храму светящегося капитолийского бога неба, чтобы положить в его руки лавры победы, и этим выражалось то, что истинным творцом победы была не столько человеческая и смертная часть победителя, сколько трансцендентный, надличностный элемент, который и приравнивал победителя к богу в образном понимании. По этой причине победитель для триумфальной церемонии надевал на себя все свойственные этому божеству символы и знаки. Свет, солнечное сияние, слава, победа, божественная королевская власть — это представления, которые в классическом и индогерманском мире появляются в самой тесной связи. В этом смысле мистическое учение о победе является для нас светящейся высшей точкой нашей общей традиции действия.