Совершенно очевидно, что таковой аппарат еще кое-как под страшнейшим нажимом сверху проводил предписанные ему мероприятия. Но классовой политики он провести не в состоянии и сейчас. Мне рассказывали о методах одного из самых блестящих ударников, посылаемых из центра для проведения заготовок, займа, самообложения. Где он появится, там сводки дают скачущие вверх цифры. Приведу рассказ так, как я сам слышал:
«Приезжает X. в сельсовет.
— Вы председатель?
— Да, я.
— А кто ваш заместитель, пошлите за ним, а сам приготовьте дела к сдаче ему. Печати и все прочее.
— Почему?
— Да потому — поедете со мной в город.
— Зачем?
— Очень просто зачем — в тюрьму. Заготовки не выполнены, заем тоже, самообложение тоже. Я с вами шутить не буду: в тюрьму. Впрочем, оставайтесь здесь до завтра. Я проеду пока дальше, а завтра вернусь. Если не соберете полностью, собирайтесь в тюрьму».
И что же. Приедет завтра, а все собрано. Уж какими средствами это сделано — другой вопрос. Но сделано, и в округ летят сводки с цифрами.
Яркий свет на эти методы бросает другая статья в том же журнале, принадлежащая перу И. Нусинова[79] (На ленинском пути, No 4, с. 19). Два слова о Нусинове. Это — Яковлев в сибирском масштабе, главный спец по статистическим аргументам о ничтожности кулака. Тем интереснее его замечание:
«Чрезвычайно характерным является то, что чем слабее партийная организация, чем меньшим влиянием она пользуется среди бедноты и середняков, чем меньше были ее возможности по линии мобилизации общественного мнения села в борьбе с кулаком, тем охотнее она переходила к голому административному нажиму, злоупотребляя «дозами», теряя чувство меры. Нужно прямо сказать: чем сильнее сопротивлялась ячейка нашему нажиму на кулака в начале кампании, чем охотнее она разглагольствовала о том, что «все бедняки — лодыри», тем легче она под градом репрессий в разгар кампании переходила к оголтелому администраторству...»
Из этого отрывка вы видите, что речь идет о таком нажиме, когда потеряно чувство меры, когда начинается оголтелое администраторство. Терминология, напоминающая мне период 1919, когда я ездил от ЦК и ВЦИК развинчивать гайки комбедовского режима в Тверской губернии.
Но с другой стороны, ясно, что речь идет не о кулаке, как жертве этого «оголтелого администраторства». Едва ли даже Нусинов стал бы нынче печаловаться за обиженного кулака. Нет, речь идет о «размолвке с середняком» (кажется, такую фразу приписывали Никитичу[80]). По всем впечатлениям моим от газет и встреч нажим на середняка за редкими исключениями был поистине оголтелым, с потерей чувства меры. На него налетели с небывалым после 1918-19 годов шумом, проводя сразу 15 кампаний, и все кампании формулировались одним словом: даешь...
Даешь хлеб, налог (до срока), страховку, ссуды, паевые, заем, самообложение, сем[енной] фонд — кажется, еще не все.
Если бы даже все эти кампании проводились максимально тактично, выдержанно, мудро, с преобладанием убеждения, то и тогда это сгущение во времени целой серии экономических мероприятий должно было встревожить и насторожить середняка. Но разговаривать с ним было некогда и некому. А главное — некому. Время бы нашлось, да некому. Партийно-советский и кооперативный аппарат меньше всего приспособлен был к проведению классовой линии методами убеждения. Он либо глухо или громко подпевал кулакам, либо очертя голову кидался, как пес, спущенный с цепи. Оживление Советов и секций выразилось в описанном мною выше наезде окружного ударника: сдавай печать, собирайся в тюрьму.
Нусинов констатирует факт, не объясняя его. Почему же наиболее благосклонные к кулакам ячейки оказывались наиболее оголтелыми в нахрапе? По-моему, это объясняется очень просто. Оборонительная тактика кулака при всей ее гибкости и разнообразии сводится к одному. Он стремится занесенный над ним удар отвести на более широкую мишень, распределить более уравнительно на всю деревню. Вообще, принцип уравнительности в налогах и прочих тяготах находит в кулаках истинных апологетов. А политически кулак хочет, чтобы против партии была раздражена вся деревня, а не он один. И, проявляя оголтелое администраторство, подкулачники, в сущности, выполняют кулацкую директиву. Поэтому нет ничего удивительного в том, что этот азарт совмещается с объявлением бедноты лодырями.