– Вам что от нас нужно? Мы бедные честные люди, – вмешалась в разговор Эльза.
– А вы порасспросите, того, кого называете мужем, сеньора. Ему есть, что рассказать, – усмехнулся жандарм. Отбросив рукоделие, Эльза решительно встала и показала на дверь:
– А ну, прочь! Сейчас позову полицию, пусть разберутся, что вы за полковник!
По-видимому, общение с местными карабинерами в планы гостя не входило. Тяжело вздохнув, как человек уставший объяснять прописные истины, он встал и направился к выходу. Уже в дверях, обернувшись, бросил:
– Видимо придется пригласить на разговор в другом месте!
-Гербовую печать не забудьте на приглашение поставить! – крикнула вслед Эльза. Но когда за незваным гостем закрылась дверь, бесстрашную женщину затрясло в нервных рыданиях. Обнимая супругу, Фродо пытался ее успокоить.
– На что он намекал? – неожиданно поинтересовалась Эльза.
– Пока не знаю, но выясню, – пообещал Фродо.
Вечером они не отпустили детей на прогулку. Входную дверь и окна закрыли на все запоры. Ночь, к счастью, прошла спокойно. А утром, к началу рабочего дня, Фрода уже был у дверей кабинета старшего архивариуса и поджидал начальство. Выслушав его доводы, архивариус поморщился, но видя, как решительно настроен подчиненный, в итоге сдался:
– Хорошо, иди к себе! С заказчиком попытаюсь дело уладить!
Когда Фродо упрямо напомнил об обещанном вознаграждении, архивариус скривился еще сильнее, но, достав кошелек, отсчитал тридцать флоринов, (видимо, полученный аванс с лихвой перекрывал эти расходы). Возвращаясь, Фродо вспомнил о намеках де Моро. Возможно, он действительно богатый человек, но сейчас рад и такой подачке. Тем более, что деньги могли очень скоро понадобиться.
Новых поручений пока не было, но Фродо уже знал, чем заняться. Подшивку журнала "Пегас" он разыскал среди таких же некогда популярных и не очень популярных изданий в тонкой обложке. Лет пятнадцать назад после дарование гражданских свобод и смягчения цензуры, они расплодились, будто грибы после теплого летнего дождика. На желтых страницах дешевой бумаги изливали душу, философствовали, до хрипоты и ненависти спорили. Теперь, когда короткая волна ренессанса уступила место прагматичному и деловому прогрессу, классики и дилетанты той поры канули в небытие вместе с эпохой. Культурная публика по утрам читала новости в газетах, вечером ходила в театр на водевили. Наверное, лишь сами авторы изредка перечитывали дорогие их сердцу строки. Те, кто раньше скрещивал дуэльные перья на журнальных страницах, продолжали споры за кружкой пива. А труды их мирно соседствовали и покрывались пылью на архивных полках.
В списке, который все еще лежал на рабочем столе Фродо, было помечено, что Алехо продолжал свои литературные опыты в "Пегасе". Стряхивая с обложек пыль, архивник пролистал оглавления и выбрал его самый последний рассказ, и с первых же строчек почувствовал, что возможно найдет здесь ключ к загадке судьбы Алехо.
Глава 14
Написанная от первого лица "Исповедь аристократа" явно была повествованием автобиографическим, с максимальной долей искренности и прямоты, что может допустить, рассказывая о себе, автор. В маленькой домашней библиотеке Фродо было несколько трудов известных мыслителей. Так что, основы диалектики он знал, и в очередной раз убеждался в правильности ее умозаключений. Испокон веков "царица философии" с каким-то бесовским куражом разрушала усилия людей, обращала достоинства в недостатки, стабильность в хаос, подарки судьбы в начала грядущих бедствий. Все это почти хрестоматийно проявилось на судьбе Алехо. Мальчик вырос, не зная нужды, и получил великолепное образование. С раннего детства его обучали благородным манерам и высоким наукам. Но то, что люди, сражаясь за место под солнцем, словно деревья в густом лесу душат и теснят друг друга, он понял, только успев наделать огромное количество порою непоправимых ошибок. Будучи от природы смелым, Алехо от борьбы не убегал, но представляя ее чем-то вроде рыцарского поединка, где победитель благородно протягивает поверженному противнику руку.
Кроме знания прозы жизни, выросшему в ухоженном парнике существу не хватило того, что с избытком получают куда менее обеспеченные люди. Пробегая в памяти детство, автор несколькими яркими штрихами вывел образ матери – светской львицы, оставившей ребенка на попечение деда. Крик не разделенной деткой любви дрожал между строк, и отзвуки его ложились на всю дальнейшую судьбу героя. Недополученную любовь он потом пытался найти у светских красавиц, подсознательно вытаскивая из детских воспоминаний подзабытый образ. Естественно, что разочарования были неизбежны.