— Так, так… — задумчиво проговорил в конце беседы прокурор. — Значит, Жарков металлического протеза не имел?
— Никогда! — почти враз ответили старики.
Прокурор обвел взглядом местность:
— А что за плотина здесь была? И почему она называлась Ерошкиной?
— Это еще до коллективизации березовский богач Илья Хоботишкин вальцовую крупорушку содержал, — ответил дед Лукьян Хлудневский. — Строил же ее Ерофей Нилович Колосков. От Ерофея и пошло название — Ерошкина. Сооружение было деревянное, наподобие водяной мельницы. В старое время речка здесь бежала веселее, чем теперь. За весенний паводок в пруду перед плотиной столько воды накапливалось, что крупорушка до глубокой осени вальцы крутила.
Прокурор обернулся к участковому Кротову:
— Михаил Федорович, ты, кажется, уроженец Серебровки?
— Так точно.
— Ну, а что ж молчишь?..
— Я, товарищ Белоносов, к показаниям Хлудневского и Инюшкина существенного добавить не могу. Слухи о таинственно пропавшем председателе Жаркове действительно бытовали в здешних местах, только по молодости лет я не придавал им значения. Вот крупорушку Хоботишкина помню, когда она уже стала колхозной. На этом месте, где сейчас находимся, был дремучий лес, а на той стороне, — Кротов показал на противоположный берег речки, — располагались прекрасные луга. Лошадей в ночное туда выгоняли. Обычно подростки этим занимались. Пригоним, бывало, лошадок. Стреножим, чтобы далеко не разбредались. И коротаем ночь до рассвета у костра: картошку в мундирах печем да увлекательные сказки рассказываем.
— Дорога из Серебровки на луга через лес проходила?
— Так точно. Через угрюмую чащу ездили. В селе едва сумерки наступали, а здесь уже темень ночная все заволакивала. Жутко. Пришпоришь конягу босыми пятками, прижмешься к холке, чтобы за сучья не зацепиться, и — галопом через лес. Березовские парни подтрунивали над нами, серебровцами, страшные байки про разбойников сочиняли…
К прокурору подошел следователь Лимакин. Замявшись, сказал:
— Захоронение очень старое. Стоит ли, Семен Трофимович, писанину начинать?..
— Коль уж мы сюда приехали, протокол осмотра оформи, как положено. После разберемся, что дальше делать.
— Судебно-медицинскую экспертизу назначать?
— Назначь, на всякий случай. Проверим способности медиков. В постановлении, кроме общих вопросов, касающихся возраста, пола, роста и так далее, укажи на необходимость установить хотя бы ориентировочно время захоронения и причину смерти. — Прокурор посмотрел на Бирюкова. — Так, Антон Игнатьевич?..
— Так не так, перетакивать не будем, — улыбнулся Бирюков.
— Ты ведь, как и Кротов, тоже местного происхождения?
— Да, из Березовки.
— О таинственно пропавшем председателе колхоза ничего не слышал?
— Нет.
Старик Хлудневский робко кашлянул в кулак:
— Вы, Антон Игнатьевич, порасспрашивайте своего деда Матвея. Матвей Васильевич хорошо знал Афанасия Кирилловича Жаркова. Они, можно сказать, друзьями были.
— Дед еще жив? — спросил Бирюкова прокурор.
— Не только жив, но вроде бы и здоров.
— Сколько ж ему лет?
— Как он сам говорит, одной тютельки до сотни не хватает.
— А с памятью у него как?..
— Память у Матвея Василича — золото! — вклинился в разговор Торчков. — Мы с ним постоянно наблюдаем по телевизеру происходящие события и ведем сурьезные разговоры. Тверёзо дед мыслит, демократию в обществе и безудержную гласность одобряет. Дескать, ничего страшного, кроме пользы, в этом существе дела нет…
— Ваня, не лезь в политику, — ухмыльнулся усатый Инюшкин. — Разговор идет о далеком прошлом.
— Помолчи, Арсюха! Ты в политике, как баран в апельсинах, и других дураками считаешь. Прошлое, будет тебе известно, одним узлом связано с настоящим и будущим. Если хочешь, даже товарищ прокурор подтвердит мою мысль.
Прокурор «подтверждать» не стал. Вздохнув, он обратился к Бирюкову:
— В райцентр с нами поедешь или останешься погостить у родителей?
Антон машинально глянул на часы:
— Завтра суббота. В выходные дни дежурством по райотделу я не связан. Пожалуй, останусь.
— Оставайся. Может, что-то интересное от деда узнаешь. В понедельник встретимся, расскажешь.
Глава 3
Невысокая худенькая Полина Владимировна встретила сына так, будто не виделась с ним целую вечность. По-девичьи стройная и моложавая для своих шестидесяти лет, она торопливо засновала по кухне, на радостях не зная, за что ухватиться. Антон, глядя на нее, засмеялся:
— Не суетись, мам, я на полных два дня приехал.
— Так ведь, сынок, работа твоя очень уж беспокойная. Позвонят из района — только тебя и видела. Говорят, у Ерошкиной плотины кого-то убили. Полная машина следователей туда покатила. Наверно, и ты ради этого приехал?..
— Тому «убийству» завтра, может, сто лет будет.
— За что же тогда арестовали Ивана Торчкова и Арсентия Инюшкина?
— Почему арестовали?..
— Кто вас знает, почему. Бронислава Паутова из окна магазина видела, как их почти силком затолкали в милицейскую машину.
Антон расхохотался:
— Вот дает тетя Броня! Ну, выдумщица!.. Просто понятыми стариков пригласили. Юридический порядок такой существует.
— Бросал бы, сынок, свой уголовный розыск да переходил бы в адвокаты. У адвокатов порядки спокойнее. Который год ведь уговариваю — не слушаешь.
— Рано в мои годы о спокойствии думать.
— Тебе и жениться все было рано. Уже в тридцать, слава богу, определился. Как Марина себя чувствует?
— Нормально…
За разговором с матерью Антон рассматривал кухню. Все здесь было по-прежнему: просторный обеденный стол под цветной клеенкой, тяжелые табуретки, вместительный коричневый буфет, на стене — большая застекленная рама с семейными фотографиями, на которых запечатлелась вся династия Бирюковых в разные годы жизни. Вот только в этой раме появилась новая увеличенная фотография бородатого деда Матвея с орденом Красного Знамени и четырьмя Георгиевскими крестами.
— Кто это заснял деда при всех регалиях? — спросил Антон.
Полина Владимировна глянула на фотографию:
— Из районной газеты специально к нему приезжал корреспондент. Два дня расспрашивал. Обещал к Октябрьским праздникам в районке напечатать.
— Зачем дед кресты нацепил? Все царские ордена и знаки отличия отменены декретом Совнаркома еще в декабре семнадцатого года.
— Эта карточка сделана деду на память. Для газеты он снялся с Красным Знаменем. Фотограф хотел и отца при орденах сфотографировать, но тот наотрез отказался.
— Почему?
— Он только с начальством зубастый, а в душе стеснительный как красна девица.
— Что-то деда в доме не слышно…
— Недавно к Торчковым утянулся. Невтерпеж захотелось узнать у Матрены, что там опять ее супруг отмочил.
— Вот неугомонный старик! Не болеет?
— Слава богу, нет; Недели две назад отец ездил в Новосибирск на совещание и раздобыл ему слуховой аппарат. Теперь наш дед помолодел. — Полина Владимировна принялась накрывать на стол. — Перекуси, сынок, пока, а ужинать будем попозднее, когда отец с дедом придут.
— Я подожду, мам.
— Хоть чая с вареньем выпей.
— Чая выпью.
Завечерело. По селу шумно пропылило пригнанное с выпаса стадо, и сразу Березовка ожила. Заблеяли овцы. Загоготали потянувшиеся от Потеряева озера к домам гуси. Послышались женские голоса, прикрикивающие на неспокойных при дойке коров. Ушла доить свою Красулю и Полина Владимировна. Вернулась в кухню с полным подойником.
— Куда вам на троих столько молока?! — удивился Антон.
— Сдаем колхозной ферме.
— Принимают?
— А как же… Одно время я поговаривала, чтобы продать корову. Отец воспротивился, мол, глядя на председателя, и другие колхозники сведут со двора личных коровенок. Придется тогда колхозным молоком деревню обеспечивать.