Они остановились в трансепте и поклонились перед алтарем.
— Ладно тебе, Дункан, — посмеиваясь сказал Морган, когда вслед за тем они вошли вместе со священником в боковую дверь. — Я вижусь с тобой куда как чаще; кроме того, от моего замка до столицы пятьдесят миль.
— Нет, Аларик, можешь не оправдываться. Или обещай навещать меня почаще или забудь о моем кабинете... и поищи другое место для обсуждения своих дел.
Он тщательно прикрыл за собой дверь и подошел к маленькому круглому столу в центре комнаты.
— Хорошо, Дункан, — засмеялся Морган, усаживаясь по его жесту вместе с Келсоном за стол. — Даю слово.
Он отцепил от своего пояса маленький кожаный кисет и начал возиться с его завязками.
— Не найдется ли у тебя что подстелить, Дункан? — спросил он, справившись с ними.
Священник еще не успел ответить, как Келсон выдернул из рукава белый шелковый платок и расстелил перед генералом.
— Это подойдет, Морган?
— Вполне, мой принц, — ответил тот, вынимая из кисета и бережно опуская на шелк что-то золотое и сверкающее. — Узнаете, Келсон?
Келсон тихонько вздохнул, широко раскрыв свои серые глаза в благоговейном удивлении.
— Это Огненный перстень, печать силы моего отца.
— Можно взглянуть? — взволнованно спросил Дункан.
Морган кивнул.
Священник поднял за концы шелковый платок, повертел его туда-сюда, приглядываясь к перстню. В алых отблесках драгоценных камней гладкий металлический ободок его излучал теплое сияние. Затем Дункан опустил платок на стол и расправил смявшийся шелк.
— Что ж, это хорошо, — выдохнул он, и в глазах его появилась надежда. — А еще?
Вместо ответа Морган снова полез в кожаный кисет и вынул из него тяжелую эмалевую брошь величиной с кулак. По краю ее шел гравированный золотом орнамент, а на малиновом поле сиял золотой лев на задних лапах.
— Что это?.. — начал Келсон, недоуменно сдвинув брови.
— Ключ, мой принц, — тихо сказал Морган. — Ключ к силе вашего отца.
Он подал брошь Дункану, который быстро осмотрел ее и передал Келсону.
— Брион рассказал мне обо всем, когда я видел его живым в последний раз. Он предчувствовал грозившую ему опасность, ибо заставил меня поклясться, что, в случае, если он погибнет, я передам брошь и кольцо вам, Келсон. К броши прилагаются еще стихи.
— Какие, Аларик? — спросил священник, нетерпеливо наклоняясь к нему. — Ты знаешь их?
— Да. Но из них мало что понятно. Слушайте.
Он начал декламировать, и лицо его приняло отсутствующее выражение:
— Да, — сказал Дункан, откидываясь снова на спинку стула и поднимая бровь. — И что же нам с этим делать?
— Погодите, святой отец, — возбужденно начал Келсон. — Первая часть понятна достаточно: «...возрастет она в канун дня коронации и перейдет сполна...» — и означает это, что все должно произойти нынче вечером. «Святой человек», который послужит поводырем — это вы, отец, а «защитник», с которым я должен преклонить вдвоем колена... — он посмотрел на Моргана.
— Верно, мой принц, — кивнул тот. — Наши с Дунканом роли указаны, но вот ваша?.. Третью строфу я пока вообще не понимаю, но в четвертой явно содержится намек на ритуал коронации, когда архиепископ наденет перстень на вашу руку... правую руку! Как же я сразу не догадался?
— Да, конечно, — подтвердил Келсон. — Отец обычно о таких вещах говорил, пользуясь геральдическими терминами. Это на него похоже.
Келсон поднял брошь и вытянул левую руку.
— «Но правой суждено руке перенести страданье: в нее вонзятся Зубы Льва — для храбрых испытанье».
Он посмотрел на брошь, потом на друзей с забавно-удивленным выражением лица.
— Не понимаю, Морган. У льва нет зубов. Как же?..
— Погодите, — Дункан вскочил на ноги, потянулся за брошью. — Дайте-ка посмотреть.
Он внимательно изучил драгоценность, затем перевернул ее и коснулся застежки.