Карамон ошеломленно поднялся, не зная, что делать с человеком, который ведет себя как ребенок. Он нерешительно потрепал его по плечу, и муж Джасар скривился.
– Моя рука! - сипло закричал Джемел. - Она болит! Как она болит. Я никак не могу унять эту боль!
– Я слишком сильно на тебя навалился, мне очень жаль… - виновато протянул Карамон.
– Да не левая, - сказал Джемел, медленно поднимаясь. - Правая, та, которой я всегда держал меч… Она до сих пор сжимает клинок и ноет так сильно, что я никак не могу ослабить боль…
Карамон безучастно посмотрел на Джемела:
– Но у тебя нет правой руки.
- Могу поклясться, со зрением у тебя все в порядке! - Джемел негодующе посмотрел на него. - Но она продолжает беспокоить меня… Я чувствую ее день и ночь, никак не могу выпустить проклятый меч! Не могу спать. Не могу работать. Скоро я сойду с ума… Я бы обрубил ее, если бы за меня уже не постарались…
Про себя Карамон уже решил, что Джемел свихнулся, и подумал, что это не самый плохой вариант для парня.
– Так ты пьешь… гм… чтобы ослабить боль?
– Ха! - Джемел горько усмехнулся. - Думаешь, помогает? Ничего подобного. Я чувствую боль, сколько бы ни выпил… Но потом я могу уснуть…
– Это не сон, а пьяное забвение. Как ты потерялруку?
– Тебе какое дело? - Джемел снова стал угрюмым. - Так получилось…
Карамон некоторое время размышлял.
– Так, давай приведем тебя в порядок. Когда ты в последний раз хорошо ел, не считая, конечно, выпитой «гномьей водки»?
– Не знаю, - устало ответил Джемел. Он встал и, покачнувшись, едва снова не упал, но ухватился за спинку ветхого стула и сел, закрыв глаза. - Какая разница? Мне жаль, что я ударил тебя, но, если я желаю упиться до смерти, как ты мне помешаешь?
– Тут вопрос с посудой,- пробурчал Карамон, - и с гончаром, решившим построить новый дом…
– Чего? - Джемел уставился на него.
– Да не бери в голову, разберемся позднее. А теперь давай-ка, хорошенько позавтракаем. Мало найдется на свете мужчин, которых бы не вылечила горячая яичница с ветчиной. А пока будешь есть, расскажешь мне о сражении… Знаешь, я тоже немного был солдатом, - добавил он скромно.
– Ты прав, Карамон,- сказала Тика следующим утром,- этот Джемел и вправду безумец. Как может болеть несуществующая рука? Как отрубленная рука может держать меч? Скажу Джасар, пусть поскорее бросает его, не жить же с ним до… - Она сделала паузу и посмотрела на мужа. - Что ты затеял?
– Просто упаковываю пару вещей. - Карамон укладывал рубашку и чулки в кожаный мешок. - Собираюсь отправиться в небольшое путешествие. Джемел еще не знает, но пойдет со мной. Возьмем лошадей - не исключено, что они помогут в моем плане…
– Возможно? С тобой? - Тика непонимающе воззрилась на мужа.
Возможно, одна из причин, по которой их брак вынес столько невзгод, состояла в том, что Карамон еще мог удивлять жену.
– Ладно, - произнесла она, уперев руки в бока. - И что там у тебя запланировано?
Карамон некоторое время разыскивал в углу походные сапоги.
– Я знаю, что чувствует Джемел, говоря об отрубленной руке. Я подобное испытал, когда Рейст уехал принять черные одежды. Часть меня оказалась отрезанной, но все еще болела. Ты дала мне время найти себя, думаю, Джемелу необходимо то же самое. А ты пока отнеси это плотнику Джону. - Силач медленно развернул бумагу, которую вынул из кармана. - Пусть сделает мне коробку по этим размерам: три фута в длину, два фута в ширину и фут высотой. Здесь надо просверлить три отверстия шесть на два дюйма. Крышка не нужна - верх будет открытым, а в середине нужна перегородка. Скажешь ему, пусть берет старую древесину из обветшалых лачуг, чтобы она выглядела действительно старой. Да, и пусть вырежет Символ Глаза, ну помнишь, какой обычно используют маги. Все должно быть готово через три недели, к нашему возвращению.
Тика подошла и положила ладонь ему на лоб.
– Лихорадки вроде нет, - подозрительно сощурилась она. - А ты в «Корыто» не заглядывал?
– Да трезвый я,- улыбнулся Карамон, наклоняясь и целуя жену. - Вернусь через три недели, присмотри за Джасар…
– Ты ничего не хочешь мне объяснить?
Карамон серьезно покачал головой:
– Ты моя жена, Тика, и я люблю тебя больше жизни… Но ты не сможешь сохранить тайну даже ради спасения собственной души.
Щеки Тики вспыхнули, но силач был настолько серьезен, что ее гнев сменился смехом. Неохотно, но она признала, что муж прав.
– Пусть Боги помогут тебе, Карамон, - нежно поцеловала его Тика.
– Богов уже нет, ты же помнишь.
– Кого ты слушаешь, Фисбена? Вот уж поверил старому глупцу, который и имя свое не всегда помнит! Отправляйся, Карамон Маджере, я не намерена весь день стоять здесь и слушать всякую чепуху.
Джемел сначала отказался ехать и был непреклонен. Карамон не спорил - просто уселся в доме, неподвижный, как пик Глаз Просителя, заявляя, что просидит, если надо, так целый месяц. Напрасно Джемел спорил и угрожал, проклиная Карамона.
Тот говорил только одно слово:
– Одевайся.
Джемел даже не знал, куда они направляются. Мужчины были в пути уже неделю, а он так ничего не выяснил, кроме того, что трясется по дороге вслед за огромным чурбаном, владельцем гостиницы, кажется, всю жизнь.
Да, вроде Маджере был Героем Копья - Джемел слышал истории бардов и песни менестрелей о том, как Карамон бился с драконами и даже с самой Темной Королевой, а его брат стал самым могущественным магом из когда-либо живших на Кринне.
Может, и так, а может, нет.
Менестрели и барды также любили петь о Войне Хаоса, о славе и чести. Они никогда не говорили о страхе и ужасе, что ломает солдата в считанные мгновения, не пели о крови, смерти и боли. Джемел ехал, мрачно сжав зубы, лишь иногда намекая Карамону о необходимости остановиться и промочить горло в ближайшей таверне.