– А вот интересно, – подумал я вслух. – В конце концов, я ведь нематериален. А взаимоотношения у призраков и материального мира, похоже, не столь просты и прямолинейны, как у смертных с законами физики. Например, зрачков для преломления света у меня больше нет.
Черт! Если уж на то пошло, свет должен проходить сквозь меня – иначе как бы я оставался невидимым? Из чего по логике вещей следовало, что я не вижу мир в общепринятом смысле слова. Чувства мои функционировали теперь как-то по-другому, и воздействие света на сетчатку глаз не имело к этому ни малейшего отношения.
– Выходит, свет мне не обязателен, чтобы видеть? – спросил я сам себя.
– Нет, не обязателен, – ответил я сам себе.
Я закрыл глаза на несколько шагов и сосредоточился на одном давнем воспоминании: давным-давно, еще в детстве, я оказался в доме приемных родителей, в темной комнате, когда электричество вырубилось из-за грозы. Я слепо шарил по сторонам в поисках фонарика, зажигалки или спичек. Только минут через десять мне удалось кое-что найти – декоративный стеклянный шарик со снежинками, сувенир Олимпиады в Лейк-Плэсиде. Нажмешь на кнопку – и красные, белые и синие снежинки начинают сиять ярким светом.
Стоило комнате превратиться в место, в котором я мог снова ориентироваться, как охватившая меня паника улеглась, будто ее и не было. Я снова мог видеть.
Вот и сейчас, когда я открыл свои призрачные глаза, я видел коридор, по которому мы шли, с кристальной ясностью, словно кто-то включил давным-давно погасшие люминесцентные трубки над головой.
Я испустил довольный смешок. Я и правда мог видеть в темноте!
– Прямо как… не помню, кто из Людей-Икс мог видеть в темноте… или Ночной Змей мог? А впрочем, без разницы. Все они сверхгерои. И я тоже неплох…
Фитц вдруг застыл на полушаге, резко повернулся и, широко раскрыв глаза, направил луч фонаря в мою сторону. Потом резко потянул носом воздух.
Я тоже застыл, уставившись на него.
Все вокруг Фитца смолкли и остановились, отреагировав на выказанный им несомненный страх, – так ведут себя те, у кого есть повод опасаться хищников. Фитц неуверенно шарил взглядом по коридору, поводя лучом фонаря из стороны в сторону, словно это могло бы помочь ему видеть в темноте хотя бы на несколько дюймов дальше.
– Адские погремушки! – произнес я. – Эй, парень! Ты что, меня слышишь?
Фитц явно отреагировал на мой голос: слегка вздрогнув, он склонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, словно пытаясь обнаружить источник слабого шепота.
– Фитц? – неуверенно прошептал паренек с ножом.
– Цыц! – шикнул на него Фитц, продолжая всматриваться в темноту.
– Эй! Парень! – крикнул я, сложив руки рупором. – Ты меня слышишь?
Краска и так уже сползла с его лица, однако второй оклик вызвал иную реакцию. Он облизнул пересохшие губы и быстро отвернулся.
– Послышалось что-то, – буркнул он. – Ерунда. Пошли.
Все интереснее и интереснее. Я засунул руки в карманы плаща и зашагал рядом с Фитцем, изучая его.
Ростом он был шесть футов без одного дюйма, и все же выше остальных своих спутников. Вряд ли ему исполнилось семнадцать, но взгляд, казалось, принадлежал человеку на несколько десятков лет старше. Должно быть, в жизни ему пришлось нелегко, если он выказывал такую закалку. И ведь он знал о сверхъестественных искусствах хотя бы то, что следы крови можно использовать против ее обладателя.
У левого глаза виднелись шрамы – такие обычно встречаются у боксеров, с той лишь разницей, что у боксеров они, как правило, с обеих сторон лица. Все шрамы собрались у него на одном маленьком клочке кожи. Кто-то, определенно не левша, периодически, время от времени колотил его по одному и тому же месту. Я видел, как быстро умеет двигаться Фитц. Он даже не пытался увернуться.
Адские погремушки! На нас нападал Оливер Твист.
У Фитца и его команды ушло добрых пять минут, чтобы добраться до места, когда-то служившего, судя по всему, производственным цехом. Это было высокое, футов тридцать высотой, помещение с зенитными фонарями на потолке, производившее впечатление интерьера из фильма-катастрофы.
Повсюду стояли заброшенные станки. Застывший много лет назад конвейер зарос паутиной и покрылся пылью. Пустые полки и стеллажи не давали возможности понять, что же именно здесь производили. В проходе стояло несколько открытых стальных бочек, наполненных всяким горючим хламом, преимущественно обломками деревянных дверей и полок, собранных, похоже, со всего здания. Между этими самодельными очагами валялись потрепанные спальные мешки и рюкзаки со скудными пожитками.