— Сирота это. Наша. — растерянно проговорил Михей. — На призрении[20] у городского совета находится. А что с ней такое?
— Нашли ее в центре багровой печати, похожей на ту, — Богша Хлыст кивнул в сторону Стены Скорби. — Только по размеру поменьше. Вокруг нее в круге печати лежало шесть трупов. Связанные, в рясах. У всех перерезано горло. Вот это было у нее.
Богша бросил жнецу какой-то предмет. Курт посмотрел на пойманную вещь и ласково улыбнулся. Так, что по хребту Михея пробежался мороз, а Агна, наконец, затихла в руках наемников и уставилась на жнеца, как мышь на кота.
— Отец Радомир, сколько было священников?
— Шесть, — ответил приор, внимательно разглядывая девушку.
— Да что тут происходит?! — возмутился Михей.
— Она — некромант, — медленно произнес священник. — Это на нее завязан призыв Высшего, так, Курт?
— Верно, — произнес жнец, показывая обломок ритуального обсидианового ножа в руке. — А вот этим она зарезала священников, инициировав их кровью заключительную часть обряда.
— Да бред! — возмутился Михей. — Как она могла заколоть шестерых здоровых мужиков?!
— Вот сама сейчас и расскажет, — кивнул следопытам Курт.
Как только Горан избавил девушку от кляпа, та сразу заголосила:
— Отпу-усти-и-ите-е ме-еня-а-а! — По лицу девушки бежали слезы, оставляя на нем грязные дорожки. Агна с шумом втянула сопли. — Я-а-а не в че-ем не винова-а-ата-а-а! Дя-адя Михе-ей, ну скажи-ите же-е и-им!
— Отпустите ее, в самом деле, — заступился за девушку войт. — Ну не верю я, что она могла такое сотворить. Она ж у нас на глазах росла. Никто зла ей не чинил, все хорошо относились. Ну не могла она всем смерти — то желать, тем более такой лютой.
— А вера тут и ни причем, — холодно процедил Курт, и, одним движением оказавшись возле Агны, влепил ей пощечину тыльной стороной перчатки, усыпанной серебрянными шипами. От боли девушка взвыла, а дернувшиеся ей на помощь войт и Зоран неожиданно обнаружили кончики дымчатых клинков у своих шей.
Порыв ледяного ветра прошелестел в траве, лицо жнеца осунулось, побледнело, черты заострились, глаза затопила тьма, а рот наполнился игольчатыми зубами. Жнец улыбнулся, и, повернув к себе лицо девушки за подбородок, прошипел-прорычал:
— Я просто прокляну тебя. Лишу посмертия. А потом сожру живьем, да.
Всхлипы девушки перешли в какую-то другую тональность, её тело вдруг затрясло. А через мгновение послышался смех, переходящий в полубезумный хохот.
— Вы все умрете! — захлебываясь смехом прокричала девушка. — Вам не остановить его! Вы все поплатитесь за мои унижения! Как же я вас ненавижу!
— Чем же мы тебе не угодили, дитя? Что мы такого сделали, что ты на добро ответила таким чудовищным поступком? — подал голос отец Радомир.
— Сделали из меня приживалку? И успокоились, да?! А в душе вы все унижали меня! А я достойна боль…мммм-мм-мммм-м!!
По знаку жнеца Горан сноровисто запихал кляп обратно. Курт, уже вернувшийся к своему обычному виду, махнул наемникам, и те опустили клинки.
— Устал я слушать этот бред, — Курт, принявший обычный вид, потер подбородок и обратился уже к Михею. — Не нужно мне мешать в работе. Я знаю, что делаю. Вы — нет.
Получив заверения от войта и наемника, что они больше не причинят неудобств, жнец подошел к краю площадки на вершине холма и принялся изучать гигантскую печать.
— Похоже, девушка под ментальным воздействием, — тер Салазар поправил манжеты сорочки, скрытые под лазурными печатями вокруг рук. — Правда определить его тип сложно, дара не хватает. И опыта, увы.
— Мне тоже так показалось, — ответил Курт. — Что скажете, отец Радомир?
Священник пригляделся к застывшей девушке, сидевшей на коленях с опущенной головой, и подтвердил:
— Верно. Что-то из печатей подчинения или усиления. Не разобрать. Остроухие, видимо, руку приложили. Их почерк. Видимо, братьев из часовни тоже зачаровали на ментальном уровне, или же «прекрасные» сами подкладывали монахов в круг.
— И где только она нашла остроухих, в нашей-то глуши? — тер Салазар с неприязнью посмотрел на девушку. — Да и что им тут понадобилось?
— Вряд ли мы найдем ответы на ваши вопросы, уважаемый граф. — священник подошел к жнецу. — Уж точно не сейчас и не от нее.
— Так это все из-за печати? Это из-за нее Агна так поменялась и ненавидит всех? — с надеждой спросил Михей. Войту не давало покоя поведение воспитанницы городского совета. Да чего уж там, сильно ранило. В душе старого солдата смешались жалость к девушке и обида за её же несправедливое отношение к окружающим.