— К бою! — скомандовал Слав.
Однако боя как такового не получилось. Хотя все и были настроены биться до смерти, у листоухих были свои мысли на этот счет. И первые их смерти можно было списать только на неожиданность, видимо Высокие считали, что с гибелью жнеца Стражи превратятся в обычных воинов, хоть и чуть более быстрых и сильных. В итоге стражи были один за другим оглушены множественными заклинаниями и сноровисто спеленуты необычного вида лозой, не помогла щедро расходуемая жизненная энергия. А следом повязали и войта с товарищами. Всех их рассадили, а кое-кого и разложили, недалеко от купола графа, который, не обращая на окружающих внимания, менял жертвенную печать жнеца с помощью небольшого пирамидального артефакта.
— Сними щит, хуман, — процедил один из листоухих, подошедший к щиту вплотную.
— О! Кто нас почтил. Сам князь дома Серебряной Росы, — тер Салазар поклонился, но сарказм сочился не только в словах графа, но и в движениях. — Увы, но не смогу удовлетворить вашу высокую просьбу, князь Азираэль.
Михей вздрогнул, это тот эльф из рассказа Слава. Похоже ничего хорошего их не ждет.
— Ты не выполнил договор, хуман, — эльф презрительно скривился. — К чему эти потуги?
— Собственно, ничего не мешает мне заняться тем самым выполнением, — ответил Каин. — Кроме вас, пресветлый.
Последний титул граф произнес так, как будто сплюнул что-то гадкое. Эльф продолжал требовательно смотреть на дерзкого человечишку.
— Дракон развеян, некромант. Да и твой хлипкий щит нас не остановит.
— Разуй глаза, Высокий! — откровенно начал нарываться тер Салазар. — У меня тут труп жнеца, невинная дева и жертвенная печать!
— Лич, — сделал вывод из увиденного князь. — Очень неплохо. Даже лучше, чем костяной дракон. Что ж, если у тебя получится, считай что договор в силе. Работай, хуман.
— Мне понадобится время, жнец изменил свойства печати, — сбавив обороты, буркнул маг.
— Оно у тебя есть.
Листоухие рассредоточились по вершине холма. За пленниками осталась наблюдать всего лишь пара лучников. Да сам князь расположился неподалеку, просто сев на траву в позицию для медитации. И по мнению Михея, этого было больше чем достаточно для охраны пленников.
— За что хоть продал свой род, маг? — поинтересовался священник, покосившись на охрану. Однако Высокие даже острым ухом не повели, беседы полуживотных их не интересовали.
— Хм, — покосился граф на священника. — Не отстанешь же?
Отец Радомир отрицательно покачал головой.
— У нас договор с Высокими. Я им нежить, высшую. Они мне жизнь — долгую. И молодую, — тер Салазар поправил стекающие с пирамидки потоки оранжевого цвета и продолжил. — Довольно сложно пришлось. Сначала нужно было сделать так, чтобы меня без подозрений сунули в вашу или подобную дыру. И вот, последующие три года, я взращивал дракона. Нашел помощницу, создал потрошителей и настроил их охотиться на одиночек. Создал печать на Стене Скорби. Подселил туда зародыш высшего. Сцеживал ему силу, оставаясь с крохами. Три года! Три! И все для чего? Чтобы пришел сраный жнец, и раскатал все мои труды!
Граф в сердцах сплюнул. Вязкая слюна потекла по куполу, оставляя медленно исчезающий след.
— Да он вообще не должен был справиться с такой нежитью, — уже спокойнее продолжил тер Салазар. — Никто не должен был.
— Ох, как же мне тебя жалко, слов нет просто, — священник, видимо, пытался вывести графа из себя, но получалось так себе.
— А мне, пища ты для нежити, вообще неинтересны твои чувства, — граф выровнял поток света от артефакта. — У Высоких оказался товар, способный меня заинтересовать. У людей — нет. Что ж, тем хуже для последних.
— Им-то зачем нежить? — решил сменить тему отец Радомир.
— Очевидно же, — покосился Каин на князя, и, не увидев никакой реакции, продолжил. — Хотят взять реванш за Войну Листвы. Вряд ли мой проект единственный, но мне, само собой, не сообщили.
— Но ты же тоже презренный хуман? Тебя тоже не пощадят.
— На Таале не одна страна, и континент не один, — отмахнулся граф. — Ваши местечковые конфликты меня мало интересуют. Так же как и мои далекие родственники. Меня интересую только я.
Все замолчали. Граф был занят печатью. Пленники выяснили, что хотели, и погрузились в тягостное ожидание. Эльфам вообще было ни до чего. Михей мысленно, в который раз уже за день, прощался с внучкой. Он же первый увидел, как та слегка шевельнулась, подсматривая через прищуренные ресницы. Михей открыл было рот, чтобы предупредить Милу, но запнулся о кашель священника. А посмотрев на отца Радомира, уловил отрицательное покачивание головой и закрыл рот. Однако вся их конспирация была грубо нарушена.