— Т-с-с! Ни слова! Я хочу наслаждаться музыкой!
— Пожалуйста. Извини.
Мы слушали музыку, одиннадцатую симфонию Шнуреггера. А может, десятую. Я постоянно путаю эти два опуса, хотя уже много раз слышал их по милости Хедикэ.
— А что происходит сейчас? — взволнованно спросила она, когда духовые подхватили мелодию, которую вели смычковые.!
— Сейчас я ухожу. Ухожу, и ты никогда больше меня не увидишь!
— Черта с два! Гномики танцуют в лесу, — произнесла с закрытыми глазами Хедикэ и не заметила, как я вышел из комнаты.
Продолжение следует
Я зашел к своему другу Гезе и застал его за сочинением стихов.
Увидев меня, он спрятал рукопись. Я спросил, что он пишет. Он ответил: список белья, которое надо сдать в прачечную. Однако под огнем моих перекрестных вопросов признался, что работает над пьесой в стихах. Если б я услышал, что Геза построил из спичек здание парламента, я ни капли не удивился бы, но то, что он работает над пьесой, ошеломило меня.
— А как она называется?
— «Ромео и Джульетта», — опустив глаза, ответил Геза.
— Если я не ошибаюсь, кто-то уже написал пьесу с подобным
названием, — тактично произнес я, памятуя об особой чувствительности поэтов.
— Знаю, но Шекспир написал только пять актов, а я допишу еще два-три действия… Ради Хедикэ…
Геза видел, что я ни слова не понял из его объяснений, и чистосердечно признался:
— Я обручен с Хедикэ. Я люблю ее и женюсь на ней. Мы познакомились в библиотеке. Хедикэ очень любит читать. В тот день она сдавала «Красное и черное» Стендаля. Мы разговорились, и Хедикэ со слезами на глазах спросила у меня, не знаю ли я о том, как сложилась дальнейшая жизнь Матильды де ла Моль и мадам Реналь. Она уже несколько ночей не спит, все думает о них и гадает: что с ними произошло после окончания романа? Хедикэ — девушка с чувствительным сердцем, если кого полюбит, не может легко расстаться. Я узнал, что она уже писала умоляющие письма Льву Толстому, Диккенсу и Ромену Роллану с просьбой, чтобы они продолжили свои романы, но ни один писатель почему-то не ответил. Я пожалел Хедикэ и рыцарски взялся продолжить роман Стендаля. Бумага, перо и чернила дома были, почему ж не продолжить? Три месяца я работал над романом, затем Хедикэ пришла ко мне, и я прочел ей продолжение «Красного и черного». Награда не заставила себя ждать: я получил поцелуй. С тех пор я, писал вместе с многими писателями, был соавтором Мопассана, Ажаева и Драйзера. Сейчас я пишу «Ромео и Джульетту». Хедикэ оплакала молодых, а теперь хочет знать, что случилось с другими действующими лицами: няней, отцом Лоренцо, первым, вторым, третьим музыкантами и так далее и так далее. Вот я и пишу шестой, седьмой и восьмой акты об их дальнейшей судьбе. Отец Лоренцо бросит орден и женится на няне Джульетты. Они будут жить счастливо и умрут в глубокой старости. Обе семьи так сдружатся, что организуют общий хор и по воскресеньям на главной площади Вероны будут давать бесплатные концерты. Два старика — Монтекки и Капулетти — каждый вечер будут играть в карты. Интересно, правда?
— Очень, — кивнул я. — А потом?
— Хедикэ тоже спросила бы так, — ответил Геза. — Не знаю пока, что с ними будет. Зависит от моего времени и настроения. Может, доведу историю двух семей до наших дней, может, при удобном случае отравлю их. Но придется быть очень внимательным, чтобы никто в это время не отсутствовал и все получили свою долю яда. Ведь если даже судомойка спасется, я вынужден буду продолжать пьесу… А теперь послушай, я прочту тебе несколько готовых сцен…
Напрасно я протестовал, Геза насильно усадил меня в кресло и дрожащим голосом начал:
— Ромео и Джульетта. Авторы — Геза Лехак и Вильям Шекспир.»
Великие мыслители
Если Академия наук попросит и у меня будет немного свободного времени, я напишу книгу под названием «Великие мыслители».
О ком я напишу в этой книге?
Например, об Артуре Шопенгауэре, который часто меня навещает. Разумеется, не о знаменитом философе-пессимисте (1788–1860), а об Эрнэ Лидеруе, которого я прозвал Шопенгауэром и включил в свой труд «Великие мыслители» потому, что он регулярно в воскресенье утром заявляется ко мне со словами:
— Я проходил мимо и подумал: «Дай заскочу к тебе».
Много раз я давал себе слово пристрелить его прямо на пороге, но в субботу вечером, ложась спать, забывал о том, что следовало по меньшей мере вооружиться до зубов. К тому же у меня нет пистолета. А если бы был, то спать с ним неудобно. Жестко. И потом Шопенгауэр человек семейный. У него трое детей. И вот приходится мне громко говорить, что, мол, ах, как я рад, как я рад, а про себя бормотать: «Ну, погоди, Шопенгауэр! Когда-нибудь я тебя уничтожу! Он, видите ли, проходил мимо и подумал, дай заскочу! Подумал! А ведь думать можно о стольких вещах: о жизни, о смерти, о любви».