Но нет — это была не дверь.
Это он сам, получив ужасный удар в спину (сапогом? головой? головой в шлеме? в фуражке?), влетел в комнату и рухнул во весь рост на ковер.
Тут же кто-то навалился на него. Он понял, что ему залепляют рот клейкой лентой и что он уже не сможет даже попросить их о том, что сейчас вдруг стало важнее, больше, больнее всего: чтобы они перестали, что это не нужно — втыкать ему нож все глубже и глубже под правую лопатку.
Он видел перед собой только рябь ковра — расплывающуюся, утекающую к вентиляционной решетке в стене, как к краю водопада. Нож в спине перерезал мышцы, дошел до сухожилий, но он мог только мычать и вертеть головой.
Пара женских ног протопала взад-вперед по стремительному мелководью ковра, носок туфли больно поддел его подбородок.
Теперь он мог видеть ряд пуговиц на юбке и где-то выше, за холмами блузки — напряженное лицо, поблескивающий лоб, сжатые губы.
— Ведь вот как бывает: не прикончишь такого сразу, а потом ругаешь себя за мягкотелость. Правда, Клод?
Сильвана дернула ногой. Джерри показалось, что второй нож вонзился ему в шею. Он замычал, мотая головой, закатывая белки, стряхивая катящиеся по щекам слезы. На несколько секунд он как бы утратил зрение, и только светящиеся цифры плыли перед глазами, словно на табло с чудовищным, безнадежно проигрышным счетом.
Потом он обнаружил, что сидит, приваленный спиной к дивану, и вместо женской туфли подбородок ему подпирает дуло пистолета. Вывернутые за спину руки были то ли связаны, то ли защелкнуты наручниками.
Все же боль под лопаткой была уже не такой страшной.
Синьора Сильвана проглядывала под светом торшера его бумажник, авиационный билет, паспорт, фотографии детей. Шофер, отдуваясь, переложил пистолет в другую руку, потянулся к стакану с апельсиновым соком.
— Ну вот что, мистер Ньюдрайв. — Сильвана подвинула кресло поближе, наклонилась к его лицу. — Вот какая вышла некрасивая история. Дело происходило так, месье комиссар. Впервые этого человека мы заметили в церкви — и тому найдется много свидетелей. Потом он преследовал нас всю дорогу в автомобиле. Потом дал взятку портье (еще один свидетель), узнал, где я живу (я всегда останавливаюсь в Париже в этом отеле, месье комиссар), ворвался в мой номер. Что тут началось, нетрудно вообразить.
Она взяла себя за ворот блузки двумя руками и с треском разорвала ее до живота. Вытащила все заколки с правой стороны прически, мотнула головой и тотчас окуталась пышными черно-белыми космами.
— Конечно, я сопротивлялась, месье комиссар. Пальцы ее вытянулись вперед, сорвали с Джерри
галстук, рванули рубашку так, что пуговицы брызнули во все стороны, добрались до футболки, растерзали и ее, оставив на коже следы ногтей. Она полюбовалась секунду своей работой, затем, как мастер, наносящий последний штрих, отняла у шофера стакан и выплеснула остатки сока Джерри в лицо.
— Но разве могла я отбиться от такого бандита? Не знаю, чем бы все кончилось, месье комиссар, если бы, на счастье, не вернулся Клод и не выстрелил в насильника. Как видите, мистер Ньюдрайв, истории недостает последней детали: куда выстрелил Клод. Что бы вы предпочли? Рука? Ухо? Задница? Из чистой гуманности мы можем предоставить вам выбор в этом вопросе.
Шофер вдруг начал смеяться и жестами предлагать свой вариант. Джерри с ужасом проследил направление его указующего пальца и понял, что организм его предательски подыгрывает версии о сексуальном маньяке из-за океана.
— Вот видите. Неожиданно на поверхности вырос еще свидетель — самый искренний и неподкупный. Ну так что? Куда стреляет Клод? Или вы нам расскажете другую историю?
Джерри закивал с такой готовностью, что чуть не вышиб подбородком пистолет из руки шофера.
— Только смотрите, история должна быть без сучка, без задоринки. В ней все должно сходиться, как в полицейском протоколе. Иначе придется заканчивать нашу.
Она резким движением сорвала полоску пластыря, залеплявшую Джерри рот. Каждый волосок, выросший за долгие часы перелета через Атлантику, послал свой короткий обжигающий рывок.
— Сдаюсь… все, полотенце на ринге… Никаких… Ни полиции, ни стрельбы не надо… Не знаю, что на меня нашло… Зачем я погнался за вами… Меа culpa… Служебное рвение, черт… Да больше никогда в жизни… Зачем мне это нужно… Хотите перекупить участок — ради Бога… Я маленький коммивояжер. Но старый фанатик все равно не продаст… Я только утром прилетел, завтра улечу — и все… Меня здесь нет, нет, нет!
Сильвана одной рукой отвела пистолет Клода, другой влепила Джерри такую пощечину, что смесь апельсинового сока и слез полетела на ковер.
— Идиотами нас считаешь?! Какой старик? Какой участок? Фонд давно ждал атаки в Париже, и, как видишь, мы были готовы. Но чтобы из Америки! Кому же мы помешали в Америке — вот что любопытно. Смотри, как Клод нервничает! Смотри — бедный парень может нажать на спуск не разбирая.
— Клянусь! Не знаю я никакого Фонда! Ай-Си-Ди послала меня выторговать участок у попа — вот и все. Просмотрите мои бумаги еще раз — там же все расписано. Я просто решил, что вы приехали за тем же. Хотел выяснить, кто у нас конкурент. Не совсем честно, согласен. Но ведь не убивать же меня за это!
Глаза в глаза — и не только чтобы искренность светилась, а чтобы не опустить их ниже, на пышные улики, выглядывающие из-под лохмотьев блузки, чтобы уловить малейший оттенок недоверия, недовольства на этом напряженном, замкнутом лице.
— Если вы действительно приехали торговаться со священником, почему же не остались, чтобы заняться этим после проповеди? Зачем погнались за нами?
— Да я с самого утра только этим и занимался — уговаривал его и так и эдак. Вельзевул бы не выдумал таких соблазнов, какие я ему подсовывал. Потом махнул рукой и собирался уезжать. А тут вы появились. Загадочность, элегантность… Ну и я… Знаете, чтобы не возвращаться с пустыми руками… хоть что-то боссам в зубах привезти…
— А ведь, похоже, не врет, — сказал шофер. — Он уже торчал на стоянке, когда мы подъехали. И оружия на нем нет.
Сильвана еще раз проглядела бумаги Джерри, подумала минуту, потом подняла свисающий лоскут рукава и попробовала вернуть его на место.
— Развяжи ему руки, Клод. Что бы там ни было, мистер Ньюдрайв, согласитесь, что вели вы себя как гангстер. И что мы имели все основания встретить вас и обращаться с вами именно как с гангстером. Другие на нашем месте давно бы уже нажали на гашетку.
— Соглашаюсь! Виноват во всем… Спровоцировал по легкомыслию… Получил достойный урок… Запомню надолго… Нет плохих чувств…
Джерри вытирал лицо, шевелил перед глазами затекшими пальцами. Нож в спине, кажется, был кован страхом, болью и воображением. Возможно, выкручивание руки остановилось как раз на грани вывиха — не перейдя ее. В футбольных свалках случалось и похуже.
Сильвана вернулась из ванной — помягчевшая, причесанная, в японском халате, расцвеченном драконами, гейшами, зонтами.
— Какое впечатление на вас произвел отец Аверьян? Нас он тоже интересует, но с чисто духовной
стороны. На сто владения мы не посягаем — об этом не беспокойтесь.
— О, это чистой воды фанатик! Да ведь вы сами слышали его проповедь. Заявить, что еврейские богословы переделывали Писание! Он рос под коммунистами и воображает, что все на свете легко можно изолгать, извратить и передернуть. А как он объясняет свое нежелание продавать участок — вы бы только послушали! Ему, видите ли, было видение во сне. Какой-то пожилой брюзга в зеленых наушниках заставил его подписать обязательство. И из-за этой подписи, поставленной во сне тридцать лет назад, он отказывается от полумиллиона долларов.
— Боже мой, но ведь это восхитительно! Вы не находите? Сон ценой в полмиллиона. Нет, вы должны все мне рассказать в подробностях. Клод, дружочек, закажи нам обед в номер. Что-нибудь из свежей рыбы. Вы ведь не откажетесь, мистер Ньюдрайв?
Джерри покосился на себя в зеркало: растерзанный дебошир, только что выброшенный из пивной.
— О нет, переодеваться я вас не отпущу. Мы вас так напугали, что вы, чего доброго, сбежите. А я так хочу узнать подробности об отце Аверьяне. Похоже, он был с вами откровенен, как ни с кем другим. Клод, принеси из спальни мужской халат для нашего гостя. И захвати магнитофон. Я уверена, синьор Умберто тоже захочет послушать. Синьор Умберто — наш босс. Очень тонкий человек, с возвышенными исканиями. Клод, я донесу, что ты усмехнулся на это замечание. До синьора Умберто дошли слухи об этих еретических проповедях, и он необычайно заинтересовался. Воскресение из мертвых — одна из самых волнующих проблем для него. И в догматическом, и в научном, и в чисто теоретическом, и даже практическом аспекте. Клод, пусть пришлют две бутылки розового шабли — они знают. Ну так что же, мистер Ньюдрайв? Что об этом давнишнем сне отца Аверьяна со странным посетителем? Зеленые шерстяные наушники, шляпа, плащ с меховой подстежкой… Что еще? Какой-нибудь знак? Особая примета? Постарайтесь вспомнить все до мелочей.