Выбрать главу

Март, первый год до озарения, Таллин

1

Первая сцена заказанного мамой сценария была самой легкой, потому что Виктория была послушна, как новобранец. Когда они вышли из парадного под жиденькое солнце, Илья просто приказал ей перечислить снова все места, которые она должна была посетить (кондитерская — купить торт для родственников в Ленинграде, почта — послать открытку со стишком ему, Илье, букинистический магазин — там они снова встретятся и уже вместе отправятся на вокзал), повернул за плечо, слегка подтолкнул, и она бодро зашагала, задевая спортивной сумкой за ледяные зализы на асфальте, подняв и чуть повернув в сторону голову, словно нацеливаясь не пропустить момент и вовремя отдать честь какому-то небесному маршалу.

За ту неделю, что она гостила у них на правах назревающей родственницы (отец Ильи в Ленинграде запутывался — отзвук слова «путался» не говорит ни о чем — все более тесными и нервными отношениями с матерью Виктории), не было случая, чтобы кто-нибудь в доме — не попросил, а лишь обмолвился бы о каком-то своем желании или неудобстве и она не кинулась бы тут же исполнять, приносить, включать, отодвигать. Проблема возникала лишь тогда, когда, скажем, Лейда посылала ее в свою комнату за домашними туфлями, а бабка Наталья, не зная этого, перехватывала по дороге и тянула достать из-под кровати закатившуюся катушку, а Илья грохотал на полках шкафа в коридоре, проклиная женщин, никогда не кладущих на место молоток. Правда, вскоре стало заметно, что в подобной ситуации она после недолгого колебания, отложив туфли и катушку на туманное «после», в первую очередь бросалась на поиски молотка. И это при том, что она была старше Ильи на четыре года, жила почти самостоятельно и зарабатывала себе на косметику, вермут и джинсы, сортируя слова и звуки на киностудии (официальное название ее должности — «ассистент звукооператора» — ей не нравилось).

Виктория — киностудия — сценарий. Пробежав по этой цепочке простых ассоциаций, Илья вспомнил, что по маминому сценарию ему полагалось теперь встревоженно оглянуться. Было довольно глупо изображать что-то на абсолютно пустой улочке, но он честно повертел головой (школьный драмкружок, «Ревизор», почтмейстер Шпекин входит с доносами к Хлестакову, девочки в зале хихикают), поддал чемодан коленом и пошел по узкому проходу между стеной дома и пооблезшим за зиму вагончиком строителей, на ходу вспоминая, что испуганный вид, как раз наоборот, должен был быть не у него, а у Виктории.

Толпы отяжелевших от покупок туристов уже кружили по улицам Старого города, и двери магазинов качались взад-вперед, почти не имея шанса захлопнуться хоть на секунду. Один лишь букинистический оставался в стороне от этого лова-жора-путины. Три старинных атласа, выставленных в его витрине, показывали, как расползалась постепенно земная твердь в сознании людей: в самом древнем — все вместе, тесно, всю сушу можно объехать верхом; потом между континентами, расцвеченными черепахами, туземцами, птицами, пальмами, вклиниваются океаны; потом все становится на свои места — четко, разграфлено, увязано в авоську из параллелей и меридианов, бесконечно далеко друг от друга, но всюду кто-то уже побывал — можно и не ехать.

Букинист начал перебирать выложенные Ильей книги с тем профессиональным безразличием, которое должно было наполнить посетителя чувством унижения и отверженности, так чтобы любая предложенная цена показалась удачей. Дойдя до перевязанного бечевкой свертка, удивленно поднял глаза.

— Это от Лейды Ригель вашей матушке, — тихо сказал Илья по-эстонски. — Если можно, отвезите не развязывая.

Букинист подозрительно склонил голову на плечо, будто хотел заглянуть ему не в глаза, а куда-то даже под веки. Ничего опасного не увидел. Кивнул. Спрятал сверток под прилавок. Оставшуюся стопку перебрал уже так небрежно, что мог бы пропустить и инкунабулу. И хотя все это был камуфляж, и книги Лейда побросала в чемодан какие придется, Илья ничего не мог поделать с нараставшим унижением — начал краснеть.

— Да вы знаете ли, что это за книга?

Незаметно появившаяся Виктория протянула руку и переложила потрепанный томик обратно.

— Вы сами читали? Это классика мировой литературы. Как вы можете не брать ее?

— Я читал, да. Не знаю, почему «Клим Самгин» был объявлен классикой. Но я читал, да. Очень длинная книга.

— В ней показан распад личности.

— Очень длинный распад. Не верю, что это берет так долго времени.

— В ней также очень много секса.

— Я уже имею эту книгу на полках. Она стоит там очень давно. Со всем сексом и распадом. Я имею полное собрание сочинений писателя.

— Я покупаю у вас эту книгу. Если молодой человек продаст вам, я тут же куплю ее.

— Виктория, не сходи с ума.

— Но я действительно давно хотела иметь «Клима Самгина».

— Я подарю тебе.

— Он не твой. Он с бабкиных полок. А бабке нужны деньги.

— Если ты такая богатая, купи лучше английский роман. И дай мне почитать потом.

— Идет. Только ты будешь читать первый. А я — через две недели.

— Именно через две?

— Язык надо выучить сначала. Хочешь вон тот, в красно-белой обложке? Смотри, как она на нем виснет. Тебе понравится. Вам всем нравится, чтобы мы на вас так вот висли. А вы бы при этом в окно глядели. Как этот усатый идиот.

— Если уж покупать, то вот этот.

— Такой трепаный? — Зато я знаю автора, читал один его роман. О печальном лете, которое один печальный человек провел в печальной Вене.

— Мы вот что: ты читаешь, рассказываешь мне сюжет и диалог и мы вместе переделываем его в сценарий. А дальше я знаю одного режиссера и знаю, с какой стороны к нему подойти. Ты представить себе не можешь, сколько платят за сценарии, за какие-то жалкие сто страниц. Мне за три года столько не заработать.

Пока она отходила платить в кассу, Илья смотрел ей вслед и вдруг подумал, что многое могло бы стать очень хорошо между ним и ею, если бы только можно было ей приказать не запихивать вельветовые брюки в лаковые сапоги. И не подводить глаза голубыми стрелами чуть не до ушей. И не носить шляпу, снятую с героинь немых фильмов. И не облизывать губы каждые пять секунд. И чтобы, рассказывая о киностудии, как это было вчера, когда они заболтались на кухне за полночь, она никогда, никогда не смела больше сознаваться ему про свои бесстыдные фантазии с участием знаменитых киноактеров, которые — фантазии — захлестывают ее иногда так, что она портит звукозапись и теряет в зарплате.

Со стороны вокзала крепостная башня, стена и тесно прижавшиеся друг к другу над обрывом дома выглядели ничуть не грозно, хотя оттенок какой-то недоступности (музейной?) в них все еще сохранялся. Илья, как ему было велено, первым делом запихнул чемодан с книгами в автоматическую камеру хранения и только после этого повернул к кассам.

— Между прочим, — сказала Виктория, — твоя мама говорила, что если я себя жалею, чтобы я никогда больше эту лиловую шляпу с красным шарфом не надевала. А между прочим один молодой человек как увязался за мной от самого вашего дома, так и не отстает до сих пор.