Встревоженная Сильвана ушла выяснять, что случилось. Лейда быстро оделась, кинулась собирать оставшиеся неупакованными вещи, затягивать чемоданы.
Свет в ванной погас как раз в тот момент, когда она собралась наложить тон на веки. Кое-как пристегнув чемоданы к багажным колесикам, она выкатила их в полутемный коридор.
Возбужденная лаборантка в белых брючках придержала для нее дверь лифта:
— О миссис Ригель, как вы думаете, удастся их успокоить? О, я так боюсь толпы. Человек забывает, кто он, откуда, когда, зачем. Я по себе знаю. На стадион, на танцы, на каток, на рок-концерт я часто для того и хожу, чтобы забыть, кто я, откуда, когда, зачем.
Внизу Лейда кинулась было к служебному выходу, но охранник сказал, что не может открыть дверь без разрешения синьора Фанцони.
— Но мне необходимо уехать. У меня через два часа самолет на Стокгольм.
— Да вы посмотрите, что творится. Вы не доберетесь до машины. В этой давке вам и шагу не дадут ступить. Какой уж тут Стокгольм. Они ворвутся сюда, как бизоны. Всех затопчут.
Лейда оставила чемоданы, побежала искать Умберто. Но в творившейся неразберихе никто не мог сказать ей точно, где искать.
Она увидела его в последний момент, когда он вместе с отцом Аверьяном в окружении охраны шел по переходу в сторону храма. Она окликнула его, побежала рядом. Он скользнул по ней остекленевшим, невидящим взглядом, прошел дальше.
Потом было несколько минут тишины, пауза.
Она медленно побрела обратно к брошенным чемоданам, и в это время со стороны храма донеслись звуки стрельбы.
Толпа рванулась вперед, полезла через обесточенную ограду. Камни и бутылки зазвенели, загрохотали по пуленепробиваемым стеклам.
Охранник угрожающе поднял автомат, попятился.
Из храма отступали уцелевшие, вырвавшиеся из свалки. Кого-то несли на руках. Стальной противопожарный щит со стуком упал поперек прохода, отделил их от преследователей.
Кучка сотрудников собралась в вестибюле, в испуге оглядывая сотни прижатых к стеклу, искаженных ненавистью лиц.
— Все-или-никто!.. Все-или-никто!.. Все-или-ни-кто!.. — начали скандировать осаждающие.
Над ревом голосов вырастал шум мотора.
Со стороны строительной площадки медленно пробирался бульдозер.
— Всем подняться на третий этаж! — закричал Макс — Быстро!
Сотрудники и охрана ринулись к лестнице.
Толпа таборян распалась на две части, и по расчищенному проходу оранжевая туша бульдозера понеслась на двери главного входа. Одетый в пончо водитель привстал за рычагами, ликующе размахивал бейсбольной кепкой.
Поднятый нож ударил разом в обе створки, разбил их, и бульдозер в облаке стеклянной пыли ворвался в вестибюль. Остатками рамы водителя срезало вместе с кабиной, бросило под ноги набегающей толпе.
Осатаневшие таборяне заливали нижний зал.
Затрещали доски барьера, рухнули полки с журналами и брошюрами, треснула под ударом палки телевизионная камера.
В последний момент второй пожарный щит скользнул в паз, закрыл атакующим вход на лестницу.
Они бросились крушить все, что оставалось внизу.
Перевязочную устроили на шестом этаже, в бухгалтерском отделе. Медикаментов не было никаких, но по крайней мере там хватало света из окон.
Умберто лежал на столе главного бухгалтера, стонал. Длинные волосы при каждом рывке головы оставляли новые кровавые полосы на лакированной крышке. Лейда дюйм за дюймом ощупывала его череп, пытаясь найти рану. Похоже, что, кроме глубоких порезов и ссадин, там ничего не было.
Она взрезала канцелярскими ножницами рясу, рванула. И сразу увидела ее. Не шире спичечного коробка, с левой стороны груди. Черный холмик вздувшейся кожи, ручеек крови толчками выбегает наружу, стекает по ребрам вниз. Что задето — сердце или селезенка?
Она припала к телу, почти касаясь раны губами, начала бормотать.
Снизу, не ослабевая, неслось бессмысленное и упоенное:
— Все-или-никто!.. Все-или-никто!.. Все-или-ни-кто!..
Она старалась не слышать этого настырно-барабанного ритма, уловить свой, полузабытый — колыбельная, причитание, частушка, молитва. И видимо, удалось: минуты через три корочка стала вырастать на верхушке бугра. Но что там внутри? Льется и льется? Она бормотала и причитала, не останавливаясь, стараясь сосредоточиться только на напеве, не думать о том, что творилось кругом.
— Эй, Макс! — крикнул Цимкер. — Скорее сюда!
Высунувшись по пояс в окно, они успели заметить, как гигантская складная рука подъехавшего крана протянулась к третьему этажу, и несколько человек с автоматами перепрыгнули из проволочной кабины на подоконник.
Цимкер дал очередь, но было поздно.
— Я попробую перехватить их внизу! — крикнул Макс. — А вы смотрите, чтобы никто больше не пролез.
Он выбежал в сопровождении трех охранников.
Умберто что-то выдавил из себя со стоном.
Лейда умолкла, вгляделась в его лицо.
— Он опять… опять… — бормотал Умберто.
— Нет, не вставайте, вам нельзя! Что вы чувствуете? Дышать больно? Вы можете сказать, где боль?
— Переиграл опять… Меня переиграл… Как раньше, как всегда…
— Надо немного потерпеть. Скоро прилетит вертолет, мы отправим вас в первую очередь. И сразу в больницу — на операцию.
— Лейда, это вы?… Где магнитофон?… Мне нужно… Одно добавление, очень важное… Я сдаюсь… Пусть… пусть рассказ будет полным… совсем-совсем… Ну хорошо, без магнитофона, передайте сами… с моих слов… Это про Джину… Но ей самой не говорите…
Появилась Сильвана с пачкой зеленых лабораторных халатов. Они принялись нарезать их на полосы, накладывать повязки. На соседнем столе плакала и вскрикивала лаборантка, которой вправляли вывихнутое плечо.
— Взрыв, бомба, — бормотал Умберто. — Это я виноват… Бомба была для аспиранта… Я ревновал ужасно… Все было так продумано… Я не знаю, как произошла ошибка… Просто Он переиграл меня… Он все равно знает, нет смысла скрывать… Карты на стол… Только не говорите Джине…
— Думаешь, это правда? — спросила Лейда, обернувшись к Сильване.
— Не знаю. Да и какое это имеет значение теперь?
В этот момент они почувствовали запах дыма. Дым полз под дверь осторожной струйкой, поднимал головку вдоль косяка.
Они выглянули в окно.
В заднем крыле тоже занимался пожар. Из разбитых окон, сквозь решетки, выглядывали и прятались яркие язычки. Гуще всего дымило то крыло, где была библиотека отца Аверьяна.
Приплыл тугой хлопок взрыва. Было видно, как кусок крыши вспучился, затем рухнул вниз. Как раз над тем местом, где был запасной вход в подземные кладовые.
— Все-или-никто! — ревела толпа. — Все-или-ни-кто!.. Все-или-никто!..
Пламя гудело в шахте лифта. От дверей шел жар.
Они перетащили носилки с Умберто дальше по задымленному коридору. Цимкер первый вышел на лестничную площадку, но тут же упал на живот и начал стрелять вниз. Грета выползла к нему, передала запасную обойму, тоже начала стрелять.
Под прикрытием непрерывно стреляющих автоматов уцелевшие сотрудники начали один за другим проскальзывать на лестницу и, прижимаясь к стенам, подниматься вверх. Ноги скользили на стреляных гильзах. Тело Умберто безвольно сползало с наклонявшихся носилок. Сильвана и Лейда с двух сторон старались удержать его.
На десятом этаже лестница кончилась. Им пришлось снова выходить в коридор, снова перебегать на другую сторону. Опять была стрельба, крики. Какие-то фигуры мелькали в дыму, кто-то упал и стал кататься по полу, рыча от боли. Был момент, когда Цимкер, отскочив вслед за Лейдой в дверную нишу, прокричал над ее ухом:
— Будь я проклят, если они не за вами охотятся, Лейда! Они перестают стрелять всякий раз, как видят вас!
Последняя лестница была такой крутой, что они не смогли удержать Умберто: тело выскользнуло и покатилось по ступеням. Они не были уверены — жив ли он еще. Рана, видимо, снова открылась: темное пятно расползалось по зеленой повязке. Кое-как два охранника дотащили его на руках, через люк передали тем, кто уже вылез на крышу.