— Сюда! — вскрикнул Сетис.
Орфет попытался встать, но птицы жестоко накинулись на него. Согнувшись пополам, прикрывая Алексоса, он с бранью и проклятиями побрел к сводчатым воротам. Сетис подхватил его, и они, покрытые синяками и болезненными ссадинами, ввалились внутрь. Повсюду, как шальные, метались птицы, натыкались на стены, заблудившись в затейливой кривизне сводов, в отчаянии искали выход. Сетис уперся спиной во что-то твердое и поспешно обернулся.
Дверь.
Он толкнул ее; створка, полузасыпанная гравием, всё же подалась. На помощь пришел Орфет. Навалившись, они приоткрыли дверь и заглянули внутрь. Вверх, в темноту, уходила лестница. Не мешкая ни минуты, они помчались по ней и замедлили бег лишь тогда, когда гвалт, долетающий снизу, начал стихать. Вскоре тишину нарушало лишь их собственное хриплое дыхание да торопливые шаги.
Тогда Орфет остановился и, силясь восстановить дыхание, сполз по стене.
— Боже, — только и выдавил он.
Сетис согнулся пополам, пытаясь справиться с болью в боку. Потом тоже сел.
Алексос тихо плакал от страха. На лице у него алела царапина, но других повреждений не было. У Орфета кожа на руках была ободрана клювами обезумевших птиц. Сетису казалось, что всё его тело превратилось в один огромный синяк, горло забилось песком. Он достал флягу и с наслаждением отпил глоток воды. Потом передал Орфету. Тот дрожащими руками взял ее, не пролив ни капли. Напившись, толстяк встряхнул головой, и с потной кожи посыпалась пыль.
— Куда нас занесло? Одно слово — гнездовье ужасов!
Сетис поднял голову.
Верхняя часть лестницы терялась в сумраке. Далеко вверху из окошка пробивался косой лучик солнечного света. В яркую полоску впорхнула, потом исчезла птица. Здесь было прохладнее, чем снаружи. Видимо, толстые стены сдерживали палящий жар пустыни.
— Возвращаться нет смысла. Если пойдем вперед, может быть, выйдем на какие-нибудь верхние этажи. Попробуем найти другие ворота.
Орфет тяжело поднялся.
— Красться на цыпочках тоже уже нет смысла, Архон, ты цел?
— Орфет, мне здесь не нравится.
— Мне тоже, дружище.
— Здесь живут всякие твари. Птицы, например. Полные ярости.
Орфет обнял его громадной ручищей. Мальчик поднял глаза, его перепачканное лицо было очень серьезно.
— Я люблю тебя, Орфет, — неожиданно сказал он.
— И я тебя люблю, дружище. Когда вернемся, я сочиню тебе такие песни, каких ты за всю свою тысячу жизней не слыхивал. А теперь пойдем отсюда. Нечего тут мешкать.
Лестница была широкая. На первой площадке обнаружилось множество разбитых дверей, ведущих в комнаты. Почти все они были пусты, сквозь проломы в крышах впархивали и улетали птицы. Путники прошли по длинному коридору, где ветер колыхал обрывки занавесей, некогда бывших красными. Весь дворец был безмолвен и пуст, только издалека доносились пронзительные крики скворцов и попугаев.
Вдруг Алексос остановился и крепко стиснул руку Орфета
— Я слышу голоса, — прошептал он.
Паланкин раскачивался. Мирани изо всех сил вцепилась в подлокотники.
— Они нас уронят! — охнула она.
Носильщики доставили девушек к воротам Города. Стражники хрипло окрикнули их, паланкин рывком опустился. Через мгновение Ретия выскочила.
— Откройте ворота!
— Госпожа, вы с ума сошли!
— Откройте! Девятеро должны вернуться на Остров.
Начальник стражи беспомощно огляделся.
— На Порт напали!
— Тем более мы не должны здесь оставаться. — Ретия в ярости наступала на него. — Вы что, хотите быть в ответе за нашу смерть? — Он заколебался, и она усилила натиск. Мирани заметила на ее губах ликующую усмешку.
— Откройте, — тихо приказал начальник стражи. Стражники подскочили к громадным деревянным засовам. Не дожидаясь паланкина, Ретия проскользнула в едва приоткрывшуюся щель, и Мирани выбежала за ней. В пустыне было жарко и тихо. Из-за спины, от гавани, доносился лязг мечей. Мирани подумалось, что, наверное, захватчики высадились на берег, а стены пали. Она бросилась догонять Ретию. Вдалеке среди безжизненной пустыни высились темные стены Города Мертвых, громадные статуи Архонов в лучах послеполуденного солнца казались золотистыми. Опустив голову, пробежал шакал, потом остановился и оглянулся на девушек.
На бегу Мирани думала: «Где ты, Сетис?» А проходя мимо дворцовых садов Архона, вспомнила обо всех обитающих там животных, о комнате-джунглях, полной обезьян и подарков. «И где ты, о Ярчайший?»
На этот раз ответа не было.
Ретия остановилась, обернулась. Оставшиеся позади ворота опять открылись. Оттуда выпорхнули несколько фигурок в легких платьях. Они шли по песчаной дороге с достоинством, высоко подняв головы. Мирани остановилась, пережидая колотье в боку, и сказала:
— Это Гермия.
Ретия нахмурилась.
— Я думала, у нее не хватит храбрости.
— Не надо ее недооценивать.
Гласительница стремительно шагала к ним. Она была бледна, длинный нос заострился, глаза сердито сверкали из-под идеально подведенных бровей. Несмотря на жару, волосы аккуратно хранили сложную завитую прическу. Но что-то в ней изменилось. Гермия дрожит от страха, поняла Мирани. Ее защитная броня, как и оборона Порта, сломлена.
Однако она все-таки подошла к Ретии.
— Виночерпица! Вместе с Носительницей следуй за мной.
Ретия холодно ответила:
— Не думала, что ты придешь. После того, что он тебе сказал.
Гласительница подошла ближе. Две девушки одинакового роста с холодной злостью смотрели друг другу в глаза. На миг Мирани почудилось, будто Гермия готова нанести удар. Но вместо этого зазвучал ее голос, идеально ровный, полный выверенного гнева.
— Гласительница — я. А не ты. Порт не имеет значения. Джамилю нужен лишь Оракул, и только мы можем не допустить его туда. Действовать будем не насилием. А молчанием. — Она спокойно кивнула. — Мы не допустим, чтобы вся земля была сожжена из-за твоего честолюбия, Ретия. Мы, Девятеро, будем стоять плечом к плечу. И хранить гневное молчание Бога. Перед Аргелином, перед Джамилем. До тех пор, пока этому не придет конец. — Она бросила взгляд на Иксаку и Гайю, пришедших вместе с ней. У них из-за спин выглядывала Крисса, раскрасневшаяся от волнения. — Мы должны действовать сообща. Ты с нами?
Ретия отступила на шаг. Посмотрела на Мирани, на всех остальных. Потом опустила глаза: внизу, в гавани, кишели корабли, над Портом стелились клубы дыма.
— Пока что да, — пробормотала она.
Слова зазвучали громче. Незнакомые, странные, хриплые. Сетис отодвинул последнюю из красных занавесей и наткнулся на Орфета; музыкант чуть подался в сторону, потом ткнул куда-то толстым пальцем.
Сетис прикусил губу. Ощутил удивленное молчание Алексоса.
Они стояли высоко, на узком балконе. Внизу раскинулся просторный зал, сквозь неширокие окна пробивались косые лучи солнца, и полосы жаркого света застилали взор.
Посередине зала, на каменном возвышении, стояла причудливая конструкция, хитроумная и шаткая. Видимо, она была сооружена из дерева, из тысяч переплетенных прутьев. Непонятно, где их взяли, ведь ближайшее дерево росло в сотнях миль отсюда.
— Гнездо! — ахнул Алексос.
Сетис изумленно всмотрелся. И правда, гнездо. Но не для птицы. Сбоку к нему была пристроена лестница, извилистая, будто состряпанная из кусочков. Она поднималась между хлипкими слоями древесины, между кое-как сколоченными обломками сучьев к уложенной наверху груде сломанных столов и стульев, расколотых ширм, ножек от кроватей, брусков тика и красного дерева, отломанных от какой-то дорогой резной мебели. А на самой вершине, среди подушек, пуха и бесчисленных перьев, возлежало существо, от одного вида которого у Сетиса кровь застыла в жилах.
Исполинская, раздутая, она вяло распростерлась на нелепой импровизированной кровати. Ее платье было расшито перьями, чудовищная черно-красная маска украшена злобным орлиным клювом. Пальцы опухли; даже издалека было видно, что каждый палец обвязан замысловато переплетенными веревками, красными, синими и желтыми, и те же самые нити вплетены в темные грязные волосы. В руках она держала веер, сделанный из темной кожи, и, лениво обмахиваясь, говорила холодным гортанным голосом.