— Да, — твердо ответила Ретия.
Если Гермия и удивилась этому, то не подала виду. Она посмотрела на Мирани, и та осторожно поставила бронзовую чашу в середину круга.
Ретия храбро положила руку на обод чаши. Скорпион застыл, поднял подрагивающее жало.
— Клянусь хранить Молчание, — решительно произнесла жрица.
То же самое повторили и другие девушки — они робко касались обода, не сводя глаз со скорпиона и его странного браслета, готовые при малейшем движении отдернуть руку. Вместе с ними клятву принесла и Мирани. Последней подошла Крисса.
Глаза светловолосой девушки расширились от ужаса.
— Не могу, — выдохнула она.
— Двигайся помедленнее, — шепнула ей Мирани. Крисса осторожно протянула пальцы и прошептала:
— Клянусь хранить Молчание. — И с визгом отдернула руку — скорпион внезапно ожил и метнулся к ней.
И только Мирани заметила, что даже кончики накрашенных ногтей так и не коснулись бронзового обода. Гермия кивнула.
— Благодарю вас всех. Такая верность Богу успокаивает меня. Джамиль утверждает, что эта война начата ради сохранения чистоты Оракула. А Аргелин заявляет, что подоплекой тут — торговля и серебро. — Она вскинула голову. — Что ж, посмотрим.
Свет. Красные огни факелов между оливами, треск смолы. Громкий лязг металла. Факелы приближались.
— Здесь солдаты! — Ретия обернулась к Гласительнице. — Это что, предательство?
— Не с моей стороны. — Гермия напряженно всматривалась в темноту, поджав губы.
Солдаты выстроились вдоль лестницы двумя шеренгами и скрестили копья. Кое-кто украдкой складывал пальцы в защитный знак, отводя от себя божественный гнев; другие бросали в черную расселину испуганные взгляды. Гермия шагнула вперед и голосом, ледяным от ярости, заговорила:
— Кто вас послал? Как вы посмели прийти сюда?
— Их привел я. — По лестнице поднялся Аргелин. Вид у него был усталый. Почти всё лицо закрывал бронзовый шлем, из-под него сверкали только глаза, борода была нестрижена. Остановившись, он обвел Девятерых горящим взглядом.
— Как хорошо, что вы все здесь.
— Тебе и сейчас нужны телохранители? От кого они будут тебя оберегать — от нас? — холодным тоном осведомилась Гермия.
— От кое-кого из вас, дамы. Мне еще долго будут нужны телохранители.
Он посмотрел на Мирани. Потом обернулся к остальным.
— Как вы, наверное, уже знаете, нападение отражено. На этот раз мы сумели их одолеть. Неприятель завладел Пустынными Воротами, но мои люди штурмом отбили их. Захватчики вернулись на свои корабли. В следующий раз удача может нам изменить. Мне нужны деньги, Гермия. Надо платить наемникам, ковать оружие, выжимать налоги из купцов и знати. Многие из них втайне порадуются, если я проиграю войну. Эти дураки считают, что Император будет брать с них меньше податей.
Гермия пристально всматривалась в него.
— Не понимаю, чем мы можем тебе помочь.
— У тебя закрома ломятся от зерна, провизии и сокровищ, от даров, приносимых Богу. Они мне нужны, иначе мы потерпим поражение.
Она нетерпеливо кивнула.
— Забирай. Но еда должна быть бесплатно роздана простым людям.
Генерал подошел ближе.
— Это еще не всё. Оракул должен заговорить. Ты скажешь всем, что Бог подтверждает: я единственный, кто может спасти Порт. Он должен приказать, чтобы мне беспрекословно повиновались. — Он взял ее за руку. На бронзовых доспехах играли блики лунного света. — Точнее, Оракул должен провозгласить меня царем.
Девятеро застыли в смятенном молчании. Только Гермия хранила спокойствие, не выказывала удивления, и, глядя на Гласительницу, Мирани уверилась, что, вне всякого сомнения, эта парочка всё обсудила заранее, тщательно распланировала каждый ход в зловещей игре.
Ретии, видимо, пришло в голову то же самое. Она в ярости открыла было рот, но Гермия опередила ее:
— Царем? А не Архоном?
Аргелин сдержал улыбку.
— У нас уже есть один Архон.
Жрица кивнула.
— Да. А Архон должен быть готов в любую минуту отдать свою жизнь.
— Я бы с радостью ее отдал. — Его улыбка померкла.
— На этой земле испокон веков не было других царей, кроме Бога. — Гермия не спускала глаз с лица Аргелина.
Он выпустил ее руку.
— Наступили тяжелые времена. — В его тоне промелькнула тень нетерпения.
— Несомненно, господин генерал. — Она кивнула, постукивая накрашенными ногтями по изысканному ожерелью из лазурита и нефрита.
— Так ты… Бог будет говорить? — Мирани показалось, будто голос Аргелина зазвучал встревожено. Он почуял опасность. И вдруг, словно устав притворяться, генерал отступил на шаг и снял шлем. На подбородке алела ссадина. — Хватит издеваться надо мной, Гермия. Что на тебя нашло? Мы же договорились…
— Ситуация изменилась. — Она спокойно, невозмутимо смотрела на него.
— Изменилась? И как же?
— К нам приходил Бог. Ты сам его видел. Мы все его слышали. Бог велит, чтобы Оракул хранил молчание. Пока не наступит мир, он не изречет ни единого слова. — Гласительница подошла к Аргелину, коснулась его лица, вытерла кровь краем рукава, и он не противился, только смотрел на нее с таким недоверчивым удивлением, что Мирани похолодела.
— И ты сможешь так со мной поступить?
— Так надо.
Помолчав немного, он сказал:
— Я любил тебя, Гермия.
Она не моргнула глазом.
— Мне тоже так казалось, господин.
— Наш союз…
Она с неземным спокойствием улыбнулась ему.
— Наш союз распался, — молвила она.
Восьмой дар
Молчание
Люди не знают, для чего нужны звезды.
Для чего нужна радуга, розы.
Прошлой ночью я лежал на спине в пустыне и считал звезды. Все они — мои. Каждая из них — огонек, напоминание.
Я долго изучал каждую из них, ее цвет, ее жар. Придумывал роль, которую она играет в истории, Даже закрыв глаза, я их видел, потому что звезды очень маленькие и могут падать в глаза, будто пылинки.
В пути я так устал, что даже заплакал.
Царица Дождя спела мне колыбельную.
И я уснул.
Уже три дня они шли через горы. После птичьего города пейзаж изменился. Насколько хватало глаз, тянулись россыпи рыжевато-красных камней. Красная пыль прилипала к рукам, когда они карабкались на скалы, при каждом вдохе набивалась в носы и рты. Лысина Орфета покрылась толстым слоем грязи, туника Алексоса тоже была вся в пятнах.
Но зато стало несравнимо прохладнее. Здесь, наверху, дул свежий ветерок. Вскоре путники сняли и уложили в мешки тяжелые головные накидки. Они взбирались всё выше по каменистым осыпям, скользившим под ногами, и в один прекрасный миг Шакал поднялся на вершину расщепленного надвое утеса и остался стоять, полной грудью вдыхая свежий бодрящий воздух. С высоты он окинул взглядом пустыню.
— Там, вдалеке, Звери, — крикнул он. — Их хорошо видно отсюда. Громадные силуэты.
Орфет застрял в расселине и с руганью пытался высвободиться.
— Надеюсь, они за нами не гонятся.
Горный ветер развевал светлые волосы Шакала.
— Никто за нами не гонится, — твердо заявил он.
Сетис взглянул на грабителя — что-то в его голосе зацепило его. Лис тоже поднял глаза, понял, что Сетис это заметил, и поспешно отвел взгляд. Алексос, ловкий верхолаз, сидел на утесе, скрестив ноги, и вылавливал из туники насекомых.
— А ты думал, за нами придет Аргелин? — вдруг спросил он у Сетиса.
Юноша похолодел.
— За золотом? Откуда он узнает путь?
— Как-нибудь да узнает, Сетис.
— Никого там нет. Ни людей, ни верблюдов, ни караванов, ни кровожадных птиц. — Шакал отвернулся.
— Мы совсем одни, на краю земли, — заключил Архон.