(быстро, негромко). — Какъ себя чувствуешь?
(не выпуская ея руки). — Очень хорошо. Я сейчасъ только разсказывалъ, какъ мы жили съ тобой въ Ассизи.
— Ахъ, Ассизи! (Тоже задумывается, какъ бы слегка взволнованная.)
(генералу.) — Я могу и англiйскую шансонетку представить, и русскую. (Наигрываетъ на пiанино и напeваетъ какую-то чепуху, якобы по англiйски.) Это мой собственный англiйскiй. У меня и польскiй свой.
(какъ бы про себя). — Тамъ все чудесно!
(генералу). — Бендзе панъ таки ласковъ, возьме меня до станцiи?
— А-ха-ха… хотите сказать — на поeздъ?
(смотритъ на часы). — Рано. Мы васъ доставимъ въ сорокъ минутъ.
(подходитъ къ Лапинской, нeжно). — Ты чего это? Ты чего юродствуешь?
— Воля моя такая.
— Сама ревeла…
— Ревeла, да не про твое дeло.
— Ты, Лапа, похожа на какую-то дeвченку, хотя тебe и двадцать пять, которую можно надрать за уши.
(беретъ нелeпый аккордъ и заканчиваетъ.) Вотъ я такая и есть. Просто шутенокъ. Смeшная личность.
— Оставалась бы у насъ еще. Не горитъ вeдь?
— Благодарствуйте, дяденька. Мнe у васъ очень хорошо… (Задумчиво.) А теперь пора. «Пора, мой другъ, пора, покоя сердце проситъ».
— Подумаешь! Будешь танцовать, нервничать, по ресторанамъ ходить.
— Нeтъ, ужъ ладно. Не сбивайте дeвушку.
(Полежаеву). — Если признать, что у насъ есть еще время, то я не прочь бы посмотрeть ваши работы въ саду — на почвe, такъ сказать, внесенiя культуры въ дeло садоводства.
— Надо мной всe тогда смeялись, но въ общемъ я научился и обрeзкe, а теперь крашу стволы известью. Если угодно, взглянемъ.
(Саламатину). — А машину пусть подадутъ сюда. И мы… домчимъ мигомъ Татьяну Андреевну. А-ха-ха…
(Полежаеву, выходя съ нимъ вмeстe). — Яблоня… уходъ любитъ.
— Посмотримъ, посмотримъ.
Выходятъ.
(Арiаднe). — Это Леонидъ твой вретъ. Я по ресторанамъ шляться не буду.
(ласково). — Благочестивой стать собираешься?
— Какъ вамъ угодно, Арiадна Николаевна, мы съ вами должны сыграть въ биксъ.
(смeясь). — Нынче не удастся.
— Тeмъ лучше. Я пока поупражняюсь.
Выходитъ.
(вслeдъ). — Кiи въ столовой, на буфетe, должно быть. (Смeется.) — Вотъ ужъ не упуститъ минуты.
(задумчиво). — Черезъ десять лeтъ этотъ молодой человeкъ будетъ вице-губернаторомъ.
(подходитъ и обнимаетъ ее). — Ахъ ты, Лапка ты моя сердешная. Болтунъ мой.
— То болтунъ, то дeвченка. Такъ весь вeкъ щенкомъ и проживешь.
— Ну, я тебя очень люблю.
— Ты теперь счастливая, и всeхъ любишь.
— Не всeхъ. (На минуту задумывается.) Ты это сказала будто съ упрекомъ.
(живо). — Нeтъ, нeтъ, безъ всякаго упрека.
(горячо, со слезами въ голосe). — А… а я вeдь… совсeмъ было… и какъ это странно, ахъ почти чудо, что меня Богъ спасъ.
— Конечно, Богъ спасъ.
— Нeтъ, пойми: ну на что я годна? Только любить. Но ужъ какъ! На небe остаются знаки такой любви.
— Отравиться хотeла. Я понимаю.
— Да, но и онъ… То-есть меня Сергeй удержалъ, случайно. А потомъ такъ вышло, что я поняла… (конфузливо.) Ну, всетаки, какая-бъ я ни была, и сумасшедшая, и грубая иногда… всетаки Леонидъ тоже… я поняла, что не безразлична ему.
(съ улыбкой.) — Твой Леонидъ безъ тебя — нелeпое зрeлище. (Пауза. Арiадна задумалась.) Это великое счастье. (Вздохнувъ.) Вы вмeстe должны быть.
— Я вотъ и живу сейчасъ… Ужъ не знаю, все какое-то особенное.
(беретъ отдeльныя ноты на клавiатурe). — А я визиря своего отшила.
— Что-жъ у васъ произошло такое?
– Да то и произошло, я ему все отписала. Нeтъ, будетъ съ меня.
Прiотворяется дверь изъ залы, выглядываетъ голова Саламатина.
— Виноватъ, Арiадна Николаевна, вспомнилъ: въ третьемъ геймe вы аутъ сдeлали, а мы засчитали его какъ райтъ.
(машетъ на него рукой.) — Какой скучный!
— Оттого и вышло, что сэтъ шелъ въ ничью.
(вскакиваетъ, рeзко.) — Ну, хорошо, потомъ.
— А выиграть долженъ былъ я.
— Никакого аута я не дeлала. (Саламатинъ затворяетъ за собой дверь, но неплотно.) Право, опять было разсердилась. (Лапинской.) Постой, почему-жъ ты ему… отписала?
(наигрывая, сквозь слезы.) — Очень просто. Мы такъ и условились — жить лeтомъ порознь. Если это серьезно съ его стороны, то съ нимъ собирались вмeстe поселиться. Но я скоро увидeла… Однимъ словомъ, очень ему нужна такая, какъ я. Мало онъ ихъ зналъ? Такъ, забава, пустякъ.
— Да позволь, можетъ, это фантазіи просто?
– Фантазіи! Мы видeлись. Онъ и самъ не отрицаетъ. Знаешь, то, да се, да это… Нeтъ, я такъ не хочу. (Смахиваетъ слезы.) И вотъ я съ горкимъ чувствомъ уeзжаю. Развe то думала, когда eхала сюда?
‑ Ахъ, что мы знаемъ… Все тайна, все судьба.
(обнимаетъ ее). — Арiадна, милая, ты такая милая! Сумасшедшая моя головушка! (Плачетъ).
— Путь нашей жизни — тайна. Пусть сумасшедшая. Я ужъ такая. (На глазахъ слезы.) Ты къ намъ счастливая прieхала.
— Ну, ты тогда погибала. Теперь наоборотъ.
— И еще Сергeй, Даша…
— Ахъ, это мнe тяжело.
— Все невольно. Все — сплетенiе страданiй, счастья.
На балконe, мимо оконъ, проходитъ Дарья Михайловна. Лапинская видитъ ее.
— Ты замeтила, Дарья Михайловна вышла, когда мы вошли?
(тихо). — Да.
— Избeгаеть меня. Я понимаю. Мнe бы хотeлось… я все собиралась до отъeзда съ ней поговорить. (Встаетъ, громко.) Дарья Михайловна!
(входитъ, Арiаднe.) — Леонидъ все генералу свои работы показываетъ.
— Да ужъ пора бы и возвращаться. Скоро Лапe eхать.
— Это, значитъ, автомобиль…
(смущенно). — Вы тутъ на всю зиму?