— Одну дарю Арiаднe. Которая больше. Можно?
— Ваша воля.
— Спасибо, Лапа. (Лапинская прикалываетъ ей розу.) Къ обeду прифранчусь.
Входитъ Генералъ, за нимъ Саламатинъ.
— И очень радъ видeть вновь… въ состоянiи здравомъ…
(преувеличенно-горячо и быстро). — Да! Что жъ это киснуть вeчно… (Открываетъ окно). Благодать, свeтъ. А мы въ обморокахъ валяемся.
— Напрасно-съ.
— Я еще давеча говорилъ.
— Между прочимъ, я давно собираюсь васъ позвать, милая хозяюшка, и вашихъ друзей (обращается къ Лапинской и Игумнову; Игумновъ, улыбаясь, что-то говоритъ ей) ко мнe, запросто. En petit comitè. Можно устроить пикникъ, катанье на лодкe. Faute de mieux, поeздку на автомобилe.
— Машина новая. Сорокъ силъ.
— Здорово!
— Бездeльники! Ну, это бездeльники. Кому покосъ, а кому автомобиль.
— И косите, складывайте, пожалуйста, свои копны, стога…
(отпрядывая). — Виноватъ-съ, виноватъ.
— Покосъ — покосомъ, а развлеченiя — своимъ порядкомъ. У культурнаго человeка развлеченiя чередуются съ трудомъ. Это придаетъ жизни, какъ бы сказать, le goût de bon vin.
(со слезами въ голосe). — «О, юность свeтлая моя!» Генералъ, у васъ вино найдется? У васъ-то, да у настоящаго, порядочнаго генерала, чтобы шампанскаго не было?
— Внe спора. Внe спора.
— Чeмъ не жизнь? Прieду, обязательно прieду… Напьюсь.
(въ дверяхъ). — Барыня, кушать подано.
— А пока что, у меня позавтракаемъ. Пожалуйста. Гдe Иванъ Иванычъ?
— Удралъ, разумeется!
Кончено. Развеселая жизнь! Генералъ, вашу руку.
Всe идутъ въ столовую.
ДѢЙСТВIЕ ВТОРОЕ
Старинная бесeдка съ колоннами, у пруда, на возвышенiи; холмъ довольно крутъ; въ немъ, ниже бесeдки, нeкогда былъ гротъ; теперь входное отверстiе запирается рeшеткой; слeва родникъ съ каменнымъ водоемомъ; изъ античной маски бeжитъ вода. Золотистый, очень погожiй вечеръ. Надъ прудомъ стрекозы. Иногда проносится низко надъ водой голубая птичка. Въ бесeдкe Игумновъ, красный, разстегнувъ воротъ рубашки, и Полежаевъ
— Недавно я всталъ утромъ въ ужасно горькомъ состоянiи. Прямо пошелъ мимо пруда, и думалъ, какъ нерeдко за послeднее время, что погибаю. Вотъ. На пруду камыши есть. Когда я съ ними поравнялся, вдругъ они зашелестeли. Будто нeкоторый слабый, нeжный духъ сказалъ мнe нeчто. Я остановился. Въ горлe слезы. Вдругъ показалось, что не все еще пропало.
— Ну, конечно, поэзiю развелъ. Нервы ослабeли, и все.
— Да, ужъ не очень сильны.
— А, чор-ртъ. Трудно въ этихъ дeлахъ. Никуда не спрячешься.
‑ Я и не прячусь. Все же голубая бездна надъ нами, благоуханiе покоса, сiянiе солнца передъ вечеромъ даютъ какъ бы мгновенное отдохновенiе… Интервалъ въ тоскe.
— Ф-ф-у-у! (качаетъ головой).
— А иной разъ въ такую минуту взглянешь на крестьянъ, мужиковъ, среди которыхъ мы живемъ, и даже позавидуешь, какъ ясно все, какъ просто. Твердый, прямой путь.
— Э-э, братецъ ты мой, хитрая штука.
— Но когда почва подъ ногами колеблется… все принимаетъ туманно-обманчивый обликъ…
(смeется). — Ты рeжешь свои яблони и думаешь, что нашелъ истину?
— Ахъ, ну, гдe же истину? Какiя слова! Но чeмъ-то жить надо…
— Свой путь! Мнe бы, въ сущности, на покосъ надо, а вотъ сижу тутъ… и чего-то жду.
— Ты-то, кажется, крeпко… на ногахъ стоишь.
— Крeпко… крeпко. Можетъ быть. Былъ я пeвчимъ, мечталъ въ театръ поступить. Собралъ бы пожитки въ кулечекъ, палку въ руки, да въ Москву, по шпаламъ. Однако, это не вышло. А случилось, что вонъ тамъ, за твоимъ паркомъ, пригнeздилась и моя усадебка. Что называется – ближайшій сосeдъ. Ты думаешь, хозяйничать очень весело? (Пауза). Ну, то ушло, какъ юность, глупость. Но одно осталось… (Смeется, какъ бы конфузливо). Въ мужицкой душe осталось желанiе… какой-то красоты, прелести… пожалуй, чего и нeтъ въ жизни.
Изъ парка выбeгаетъ Лапинская.
— Ужасно смeшной дяденька тутъ сейчасъ былъ. Дарья Михайловна косарямъ водки подноситъ, ну, какъ онъ усы обтиралъ, и такiе серьезные-серьезные глаза, закинулъ голову, водка буль-буль, крякнулъ и огурчикомъ заeлъ. Пресмeшной.
— Можетъ быть… мнe взглянуть на покосъ?
— Только тебя и недоставало. Да что это, право, здeсь всe работать собираются? Прямо рабочая артель. И мы съ Дарьей Михайловной варенье варили… вонъ тамъ у ней такая печурка устроена на воздухe…
(точно проснулся). — Варенье варили?
(взглядываетъ чуть съ усмeшкой). — Да, мой ангелъ. Крыжовенное. Ваше любимое. Дабы зимой доставить вамъ скромное деревенское развлеченiе.
— Ты Арiадны не видала?
— Ну, твоя Ар-рiядна… Я ужъ и не знаю, гдe она теперь. Съ полчаса назадъ заeзжалъ этотъ генеральскiй юноша… на автомобилe. И тотчасъ они сцeпились. Ils étaient sur le point de поругаться. Арiадна непремeнно хотeла сама править. А онъ говоритъ: это вздоръ, вы не умeете. Ну, и она ему вдесятеро. Такъ что дeло пошло на ладъ.
— Да ужъ она выдумаетъ. (Уходитъ).
— Му-удритъ Арiадна. Послeднiй разъ у генерала бутылку шампанскаго вылакала. Назадъ eдемъ, она говоритъ: «Хочешь, сейчасъ подъ машину выброшусь?»
(какъ бы выходя изъ задумчивости). — Вы сказали: ангелъ мой. Какъ…
— Это я нарочно. Въ шутку, Сергeй Петровичъ.
— За идiота меня считаете… Разумeется, понимаю. И все же…
— Ахъ, ничего не за идiота. Просто я все острю, острю. И что это, правда, со мной такое?
— Вамъ захотeлось посмeяться. Больше ничего.
(какъ бы про себя). — Да, на самомъ дeлe, чего это я все острю?
(улыбаясь). — Все равно. Разскажите, какъ варенье варили.
— Это глупо. Варили и варили. Ничего интереснаго.
— Полоумiе! Нeтъ, позвольте, почему же по утрамъ, когда я прохожу подъ окномъ, гдe вы спите, то снимаю шляпу, и кланяюсь, съ идiотическимъ видомъ? И въ душe у меня звонъ въ колокола?
(свиститъ, какъ мальчишка, сквозь зубы). — «Честь имeю васъ поздравить со днемъ вашихъ именинъ».
— Начинаетъ разводить.