При этих словах ритмичный стук машинки на секунду сбился, но, возможно, мне просто послышалось.
– Расследования подходящего пока не могу найти, чтоб ее задействовать, вот в чем проблема. Да еще и со всеми этими фабричными забастовками на улицах стало неспокойно.
Парослав Котельников покусал ус, глядя в дымную мглу за окном.
– Вот в том-то и дело. Виктор, ни министр, ни Инженерная коллегия с нас не слезут. А на улицах неспокойней день ото дня. И если, не приведи господь, в заводских кварталах как следует полыхнет, то я бы предпочел, чтобы меня не отвлекали еще и с этими испытаниями. Время не ждет.
Стоящий за спиной начальника Бедов тут же воспользовался ситуацией.
– Виктор, у меня как раз есть дело на Обводном канале. Скину тебе его с удовольствием. Там и пострадавший труп, и свидетелей нет, да и на улицах этой кукле механической некому руки рвать будет – патрули всех разогнали. Так что для цивильных ваши маневры весьма безопасно пройдут.
– Бедов, золотая ты голова, ведь неплохая идея, – оживился Парослав Котельников. – Да, дело на Обводном действительно самое подходящее, давай вводи-ка их в курс.
– О, расскажу с превеликим удовольствием! – Поручик ухмыльнулся, довольный внезапным всеобщим вниманием, и принялся излагать произошедшее. – Итак, господа, сперва про покойного: Меликов, учитель музыки в гимназии и мой давний знакомец по карточному столу. Умер, кстати, не успев стребовать с меня пятидесяти рублей долга, что, сами понимаете, характеризует его очень положительно. Впрочем, важнее другое, вам обязательно надо знать, что экземпляром Меликов был презанятнейшим. Представьте, абсолютно в любую погоду он выходил из дома в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из замши, и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник. Меликов всегда носил темные очки, фуфайку, а когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у него наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил его от внешнего мира. Диспозицию понимаете?
Бедов взял почти театральную паузу, чуть наклонил голову, с наслаждением оглядывая своих слушателей, и лишь затем продолжил:
– Ну а теперь, господа, к главному. Три дня назад Меликов умер у себя дома от разрыва сердца. Ну, умер, казалось бы, и умер, дело обычное, но дверь в его комнаты явно была взломана и знаете, где лежал его труп? Готовьтесь! Его труп нашли внутри футляра от контрабаса!
Стук по печатной машинке вдруг прекратился, и Ариадна обернулась к нам.
Из механизма послышался странный звук, будто по хрусталю забили маленькие серебряные молоточки. Миг – и этот звук превратился в странное подобие смеха.
– Почему вы не радуетесь? – Ариадна удивленно посмотрела на нас своими светящимися глазами. – Рассказ получил явно иронически окрашенное окончание.
По кабинету вновь поплыл хрустальный перезвон, и я тяжело выдохнул, осознавая, что работать с выданным механизмом будет даже сложнее, чем я ожидал.
0101
Обводной канал встретил нас ревом фабричных гудков и криками бастующих. Трубы лепящихся по берегам фабрик больше не курились дымом. Истончившаяся пелена смога открывала десятки неразгруженных барж у причалов и перегородившие улицы баррикады, перед которыми замерли составы с углем. Уже третий день на Обводном шла стачка. Впрочем, сходящие с приставших пароходов, закованные в броню жандармские части ясно давали понять, что и в этой части города сокращать четырнадцатичасовой рабочий день фабриканты не намерены.
Пока что активных действий никто не предпринимал: выкаченные на набережную пулеметы были зачехлены, но я все равно предпочел припарковать свой локомобиль за часовней Парамона Угледержца, чьи массивные стены в случае чего защитили бы новенькую машину от шальных пуль. Сверившись с адресом, я указал Ариадне на облезлый, лишенный всяких украшений доходный дом, в переулке рядом с нами. Вскоре его хозяйка уже вела нас в жилище покойного учителя. Миновав гнилую, с въевшимися в дерево пятнами нечистот черную лестницу, мы поднялись на третий этаж и, толкнув дверь, чей замок нес явные следы взлома, прошли в комнаты, что снимал покойный.
Внутри пахло сыростью и сердечными каплями. Я огляделся: на стенах потертые обои в мелкий цветочек и несколько дешевых литографий в рамках, мебели мало, да и та, что есть, из сосны, пол дощатый, укрытый старыми, почти лишившимися ворса коврами совершенно неопределенного цвета.