Мое тело для них – точно галька, к нему они льнут,Как к гальке – вода морская, по ней пробегая, легонько ее касаясь.Их светлые шприцы приносят мне пустоту и сон.Я потеряла себя. Я от вещей устала —От чемоданчика лакированной кожи, что как таблетница черная.Муж и малыш улыбаются мне с семейного фото,И их улыбки впиваются в кожу, как веселые тонкие крюки.
Я разрешила вещам ускользнуть, но тридцатилетний грузовой катерПришвартован упрямо на канате имени, адреса моего.Меня отмыли. Очистили от любимых ассоциаций.Испуганная, нагая, на зеленой каталке, средь пластиковых подушек,Я следила, как исчезают из виду мой чайный сервиз, и груда белья, и книги —А потом надо мною сомкнулись воды.Теперь я – монашка. Я никогда не была чище.
Я вообще не желала цветов. Я просто хотелаЛежать и лежать, заложив за голову руки, и быть совершенно пустою.Какая свобода – нет, никогда вы не знали свободы подобной:Мир в душе настолько огромен, что даже ошеломляет,И он ничего не просит, лишь табличку с именем да пару прочих безделок.Вот чего достигают мертвые: я их себе представляю —Тишину хватающих ртами, точно облатку причастья.
Тюльпаны, если вообще заметить, были уж очень красны. Они обжигали.Даже через обертку я слышала, как они дышат тихонькоСквозь белизну покровов, точь-в-точь — непослушные дети.Их алость с раной моей говорила, и рана ей отвечала.Они так легки – они будто плыли, меня же к земле прижимали,Тяготили своими яркими языками и цветом,Будто десяток маленьких, красных свинцовых грузил у меня на шее.
Никто никогда раньше не наблюдал за мною — ну, а теперь наблюдают.Повернулись ко мне тюльпаны, а в спину смотрит окно —В нем ширится свет с утра, а к вечеру медленно меркнет,И я вижу себя – плоскую и нелепую тень из кукольного театраМеж солнечным оком и взором тюльпанов.У меня нет лица. Я хотела себя обезличить.Яркие тюльпаны пожирают мой кислород.
Пока не явились они, был воздух вполне спокоен,Выходил и входил – вздох за вздохом – без суеты.Но тюльпаны его наполнили громким звуком.Воздух теперь их обегает и кружит, как речная вода —Вокруг затонувшей, заржавленной докрасна лодки моторной.Они обращают мое внимание: как хорошоПросто играть, отдыхая, ни к чему не тянуться душою.
Похоже, от них греются даже стены.В клетку бы эти тюльпаны, будто зверей опасных;Они разевают пасти, как африканские хищные кошки,И я чувствую сердце свое: оно открывает и закрываетСвою чашу алых цветов из чистейшей ко мне любви.Вода, которую пью я, солона и тепла, точно волна морская,И бежит она из земли далекой, точно здоровье мое.