- Ну, а если его концепция деления с вашей не совпадает, и он предлагает проект, где каждому всего по одному?
- Членам общества будет лучше, если каждый получит по пять, и мой долг сделать всё, чтобы общество выбрало самый лучший вариант.
- А почему тогда каждый не может получить по десять?
- Потому, что сто апельсинов нельзя поделить так, чтобы каждому досталось по десять.
- Вы можете это доказать?
- А что тут доказывать, когда это видно даже невооружённым глазом.
- И что, всегда, когда кому-то видна какая-то неравномерность, это доказывает неправильность деления?
- Нет, неправильность может считаться неправильностью только тогда, когда она может быть доказана.
- А чем доказывается неправильность позиции одной из сторон в споре?
- Неспособностью ответить, исходя из своей позиции, на те вопросы, которая задаёт другая сторона, и не способностью задать такие вопросы, на которые бы другая не смогла бы ответить.
- И на какие же вопросы не сможет ответить тот, кто умеет считать до ста, если он возьмёт себе десять апельсинов?
- Ему будет трудно ответить на заявление "Ничего не знаем, что мы там подписывали, но мы просто уверены, что всё не так, как мы договаривались, и этого нам достаточно, чтобы действовать вопреки договору!".
- А каковы, по-вашему, идеальные условия деления апельсинов в обществе?
- Идеальные условия - это когда каждый не обязан учиться считать, если ему по каким-то причинам это затруднительно, а закон на себя берёт функцию всё распределить и предоставить ему всё то, что ему полагается по справедливости.
Так, на языке высшей объяснятики экзаменующие объясняли экзаменуемому, чего от него хотят, и чего не хотят, а он, в свою очередь объяснял, что понял, и понял правильно, и что на его понятливость можно всецело рассчитывать. Проводить такую процедуру проверки могли только высшие объяснятели, в своё время прошедшие её тоже, и получившие эту ответственную миссию из рук самого Верховного. Прошедший экзамен мог, в случае свободной вакансии, получить должность высшего объяснятеля. А роль высшего объяснятеля была очень ответственной и почётной, ибо именно из них выбирали приемника Верховному, когда его место освобождалось.
Тому, кому дано было понимать высшую объяснятику, становилось понятно, почему учебник зубристики написан именно так, как написан. Ибо только недалёкие люди могли думать, что система обучения тупая, и учебники у неё бессмысленно запутанные; умные же люди понимали, что они написаны именно так, как нужно, чтобы в них могли научиться разбираться именно те, кто нужно. И разобрались во всём самостоятельно, ибо только так они лучше всего могли научиться объясняться так, как нужно. Ибо знание - сила, а давать силу несознательным людям опасно для общества. Так правовое Общество стало должным образом укомплектовано в высшей мере обученными и ответственными людьми.
Когда система обучения развернулась во всём своём многообразии, люди научились мыслить очень разносторонне и индивидуально, как и полагается членам образованного интеллектуально развитого общества. С тех пор, когда марамукам кто-то говорил, что им надо учиться считать, реакция была не только негативной, но эклектичной. Одни эмоционально вспыляли: "Дурак! Заткнись! Не хотим слушать твой бред!". Другие вполне интеллигентно объясняли: "...считать наше общество умеет, сколько нужно. И пусть лично я сам непосредственно не могут посчитать всё, но зато я точно уверен, что среди нас есть обученные и умеющие считать, которые могут всё объяснить, так что сначала приведите мне мнение этих людей, а потом я начну относиться к вашим словам серьёзно". А третьи лаконично отвечали риторическим вопросом: "А у вас, простите, какой уровень обучения?", и если не получали в ответ диплом с аттестации как минимум по трём продолженным, отрезали: "С вами не о чем разговаривать, не отнимайте у нас время!". И потому, если кто-то хотел выступить перед общественностью, ему было трудно подобрать универсальный довод, который заставил бы каждого слушать и внимать.
История одиннадцатая . Как в Обществе крепла мораль
Поскольку в правовом Обществе неизменно получалось, что как не дели, на всех не хватает, причём стабильно не хватит именно тем, кто в конце очереди, то каждый из участников был поставлен перед выбором: или несправедливость будет в отношении него, или в отношении другого. И вот тут каждому уважающему себя участнику Общества было не понятно, почему это она должна быть именно в его отношении? Чем это кто-то другой лучше него? Аналогичный подход со стороны других подогревал в каждом соответствующий настрой, в результате чего такие рассуждения стали дежурным принципом каждого типичного участника Общества. И тогда как-то само собой сформировалось понимание, что несправедливость должна быть в отношении того, кто её больше заслуживает. Т.е., тот кто меньше всех приложил усилий, чтобы в отношении него не было несправедливости, и должен стоять в конце очереди. И на этом поприще каждый друг другу конкурент - так уж получается. Ну а что делать - так уж устроен мир, и кто его знает, почему он так устроен? Участникам же Общества же традиционно не интересно было задумываться, почему он так устроен; им интересно было думать только о вопросах, почему обделённым должны быть именно они, а не кто-то другие. И вот в этом направлении они готовы были приложить все свои способности, кто на что горазд. Так в Обществе сформировалось своё, специфическое понимание справедливости. И в рамках этого понимания Закон стоял на страже этой справедливости, нужно было только научиться им пользоваться.
Когда люди с разным успехом пытались применять Закон в защиту своего понимания справедливости, неизбежно случались ситуации столкновения интересов. И тогда неизбежно кто-то оказывался обделённым, и возмущался поведением обидчика, обвиняя его в неадекватности: "Я ему говорил, что по Закону у нас апельсинов должно быть поровну. А меж тем очевидно, что он забрал себе больше. Значит, ему нужно подумать, как применить Закон по-другому, чтобы у нас стало одинаково. И надо же - я ему говорю об этом, кричу, а он слов не понимает! Ну, как можно быть таким неадекватным!?". Так тема о неадекватности вышестоящих стала одной из основных тем в разговорах каждого контингента.
Помимо острого вопроса адекватности у системы Общества была ещё и вторая особенность: работал принцип "хочешь жить - умей вертеться", но вертеться всегда почему-то получалось только в одну сторону - от власть имущих к не имеющим власти. Например: марабук, претендуя на свои несколько обещанных по закону апельсинов, имел очень мало шансов вернуть их, идя к Верховному и пытаясь что-то отспорить у его сотен, но мог достаточно легко поправить дела, совершая действия, в результате которых марамуки получали меньше. И таким образом, всегда в рамках такой системы можно было вернуть себе то, чего недополучил от высших, что-то отняв у низших.
В силу вышеописанного порядка в Обществе так получалось, что практически никто не мог получить то, что ему полагалось по Закону, но, в конечном итоге, благодаря ему же, кое-что мог задним числом компенсировать, если импровизировал. Но в этих импровизациях, приходилось злоупотреблять какими-то положениями Закона, полностью отдавая себе отчёт в том, что действуешь согласно одним его положениям, но вопреки другим, обещающим равенство и справедливость. И когда злоупотребляющий делал это, он понимал, что в отношении нижестоящего проявляется несправедливость, но так же понимал и то, что если он это не сделает, то несправедливость будет в отношении него самого. И когда он предпочитал первое последнему, он руководствовался отнюдь не примитивными эгоистическими соображениями - его логика в отношении обделяемого была построена иначе: "Ты ничего не делал, расслаблялся, в то время, как я вкалывал, напрягался, учился, грыз зубами гранит науки, сдавал экзамены, выигрывал конкурсы, чтобы получить эту должность, на которой смогу что-то решать. И теперь нам с тобой должно быть поровну? Нет уж, извини, вот когда ты столько же, сколько и я, сил потратишь на то, чтобы чего-то добиться в жизни, тогда и будем с тобой на равных". Только вот объяснять такие вещи словами было как то не принято, поэтому обычно практиковалось объяснение непосредственно на языке апельсинов. Но поскольку именно этого и не понимал оппонент, ему приходилось повторять "объяснения" снова и снова. И тогда уже возмущение по поводу неадекватности последнего было встречным.