Выйдя случайно, во время разговора, в другую комнату, вдруг вижу: незнакомый, грустный мужик всунулся в открытое окно. А этаж, хоть и низкий, второй.
— Ты что?
— А тут о вере говорят. Мне послушать лестно.
— Ты сам из каких?
— Мы-то? Мы плотники… — И прибавил с грустью, тоскливо как-то: — Из православных мы…
Так и остался в окне. А мы продолжали разговор, длившийся часов пять подряд. Уже к вечеру шло дело, когда стали прощаться.
— Пара лошадей у меня здесь, и лошадей забыл, — говорил Василий Иваныч. — Чудо это Божье, барин; ты книги читал, в Питембурхе живешь, мы здесь, а в мыслях вот как сошлись. Пожалуй, будь добр, напиши нам.
Наконец, ушли. Солнце заходило, но ветер, дувший весь день, не лег. В окна угловой нашей горницы видна была пустая базарная площадь с низкими серыми «рядами» вокруг, немощеная, но плотно убитая, как ток. На току стояла одинокая белая лошадь без всякой упряжи, даже без уздечки, и ветер развевал ее жидкий хвост. Больше никого не было, и ничего. Глухой город, унылая земля! Казалось, тут ли быть живым душам? А между тем, тут нам с ними и довелось встретиться…
6Обратный путь из Заволжья, с многочисленными остановками, был тоже, в некоторых отношениях, примечательным. Могила чтимого староверами святого Софронтия, куда надо было пробираться одним по самой глухой и сырой лесной тропе, потом Нижний, — там мы опять встретили Мельникова и ходили с ним по подземельям Печер-ского монастыря. Из Нижнего, попрощавшись с о. Николаем, который с Озера все еще хрипел и обстоятельно рассказывал нам, что народ знает, какой иконе Богородицы от какой болести молиться, мы двинулись опять за Ярославль.
Торжественное освящение храма Ильи Пророка, завтрак в растреллиевских покоях Сандулеева, люди, там присутствовавшие, во главе с престарелым архиепископом, в особенности же день, проведенный в Ростове Великом, — все это имело для нас глубокий интерес. Но и в древних храмах Ростова, с единственной, кажется, в мире стенной живописью неизъяснимой красоты, мы думали о Заволжье, о мире, скрытом в лесах, о недавних разговорах… Весь Ростов — это прошлое, но какое прекрасное! Не удивительна ли постоянная крылатость святых изображений? Крылатые Иоанны, а в одном из храмов, над престолом, даже розовокрылая Богоматерь.
Верным хранителем ростовских памятников, создателем ростовского музея, был тогда тамошний меценат Титов, человек тонкий, культурный, пламенно преданный своему делу. С какой любовью показывал он нам «свой» город, — один из самых прекрасных городов старой России!
Это далекое прошлое все-таки, непостижимым образом, связывалось как-то с нашими заволжанами, которые, по их же словам, «в будущее простирались»; лишь к настоящему они точно не имели никакого отношения, и мы даже не пытались никому о них рассказывать.
IVПутешествию нашему суждено было закончиться такой яркой картиной «настоящего», тоже святой, может быть, и волнующей, что на последнем дне пребывания в Ярославле я хочу остановиться.
Накануне вечером, когда мы вернулись из Ростова, Штюрмер, любезнейший (к нам, по крайней мере) из губернаторов, сказал:
— Не хотите ли видеть о. Иоанна? Он прибывает нынче из Костромы, на своем пароходе, часам к 9; проследует прямо ко мне.
Кому неизвестно было в те годы имя о. Иоанна Кронштадтского? Но далеко не все, кто и желал, видели его. Признаться, в линии тогдашних наших интересов он не лежал, встречи с ним мы никогда не искали; и не особенно огорчились, что в тот вечер у губернатора так его и не дождались: пароход пришел только в 2 часа ночи, о. Иоанн на пароходе и ночевал. Напрасно всю полицию на ноги поставили, напрасно и полицмейстерская тройка продежурила у подъезда, готовая скакать на пристань…
Но Штюрмеру очень хотелось, должно быть, показать нам своего высокого гостя, и утром он прислал за нами лошадей, — в церковь Св. Духа, «там о. Иоанн служит. Кончит в 11».
День ясный, безветренный, не очень жаркий. У церкви Св. Духа — ограда с зеленой поляной и высокими деревьями. Сбоку, у ограды, на улице — толпа. Толпа невероятная — море народа. Множество изнемогающих, бессильных полицейских. Не знаю, как удалось им провести нас в церковь. Шло причастие детей.