Пока мы грешили чаем, игуменья пила горячую воду, прикусывая сахар. На вопросы о. Николая о том о сем, — отвечала степенно и немногословно.
— А моленную-та, покажешь? — сказал о. Николай. — Моленная-та у вас больно хороша.
Прошли темноватыми, уже другими, сенями. И здесь чистота, душистая свежесть. Моленная на ключе. В самом деле — как хороша!
Просторная, высокая горница, — точно две вместе, ибо налево выступ и белая колонна. Направо окна. Все стены в образах. Громадные, черные лики, только белки глаз видны. Жемчужные и бисерные ризы. Перед престолом, тут же, без всякого возвышения (амвона) стоящим, накрытым парчой и тонкой кисеей, — свеча желтого воска.
Мы разглядывали образа.
— А вот Никола «Ярое Око», — сказала матушка. — Этого образа ни в одной обители нет. Доподлинно не знаю, а слышала будто он, Никола, в землю ушел, а там его неладно приняли, вот он, батюшка, и разъярился.
Образ очень хорош. Лицо молодое, вполоборота (Николая Чуд. пишут обыкновенно стариком) не грозное, — именно «ярое»: белки глаз, обращенных вбок, сверкают в коричневой мгле.
Мы пробыли в моленной с полчаса. Не хотелось уходить. Отрадны были чистота, свежесть, ароматы, строгое благолепие в соединении с какой-то «домашностью»: церковь — и комната, своя, своей заботливостью устроенная…
Видели мы, в одной из пустующих келеек, еде один старый образ: Христос «со душею» (на руках) — сходит в ад перед воскресением. Сестер нам мать Неонила так и не показала. Нигде не замечалось их присутствия; а было человек около десяти.
Простилась низким поклоном:
— Спаси вас Христос. За посещение благодарю.
IIПо настоянию разошедшегося о. Николая, мы заехали еще на возвратном пути в единоверческий монастырь, Медведевский. Но это было уж совсем другое дело. Монастырь — гораздо более похожий на всякий православный монастырь, чем на скит. Да единоверие, за исключением некоторых богослужебных отличий, напевов и т. д. — и есть то же православие. Староверчество же, и отнюдь не скитское только, составляло свой особый мир в православно-народном мире России. Там, по сравнению с последним, была крепость быта и, как ни странно сказать, большая (своеобразная, правда) культурность. Даже чисто-внешним видом староверческая деревня резко отличалась от православной…
Сам о. Николай, в яростном миссионерстве своем специализировавшийся на староверах, не отрицал, что «порядку — порядку у них больше». Скромный семеновский протоирей, о. Александр, который тоже ехал с нами на озеро, староверами как будто не так интересовался. Из разговора выяснилось, что он ездит туда ради «немоляев». Каких немоляев? Объяснения о. Александра не очень были вразумительны. Но в приятном и добром человеке этом особого дара и миссионерской жажды явно не было и, казалось, что на озеро, к «немоляям», он едет для своего удовольствия; о тех же «немоляях» отзывался он со сдержанной приветливостью. Он вообще был прост, скромен, разумен, тих и приветлив.
3Ранним утром отправляемся, в тарантасе полегче (но тоже без сиденья) на Владимирское, за Керженец, к озеру. Заехали за отцами. У них тарантас еще меньше (какие славные там розовые ситцевые подушки!), лошади побойчее, они едут впереди. На козлах у них сидит доброволец-миссионер Малицкий. Этот невзрачный субъект был сначала агентом т-ва «Зингер», но, разъезжая по уезду, приохотился к миссионерству. И столь теперь усерден, что, по словам о. Николая, скоро надеется быть рукоположенным в священники. Образования не получил, даже уездного училища не кончил; но, как уверяют, никаких тут знаний не требуется, нужны практика, да ревность. А этого у Ма-лицкого довольно. Будет «батюшка»!
День солнечно-мутный, пыльный, с ветром. Дорога унылая: голь, песок, кое-где елочки. Ехали на «сквозных», перепрягали в Шалдеже. Мост через реку Керженец мы все перешли пешком. Керженец… а где же знаменитые «керженские леса»? Пусто направо, пусто налево-Только по берегам эта, все-таки красивая, извилистая, узкая река с каменистым дном, заросла ивняком, лозами, да кустами черемухи.
Мы ехали уже часов семь, когда о. Николай обернулся к нам из своего тарантаса и, показывая рукой вправо, крикнул: — Вот оно, Озеро-то!
За пустым полем направо, с четверть версты от дороги, точно, — озеро, полускрытое береговыми кустами. Широкий и длинный овал. Такое полное, что с дороги оно казалось выпуклым. Противоположный берег весь в холмах, заросших густым, зеленолиственным лесом, то крутых и высоких, то мягко-пологих.