А еще поражало, как она умудрялась все вывернуть наизнанку. С ее слов выходило, что это Гена имеет ее круглосуточно то так, то этак. Она не хочет, а он подло ее пользует, невзирая на отчаянные мольбы оставить в покое несчастное девичье тело. Пользуется не только служебным положением, но и грубой физической силой, снова и снова затаскивая студентку в свою постель.
Только ведь у них все происходит практически с точностью до наоборот. Не Кеба ее постоянно домогается — Ольга его! Причем с самого первого раза. Не он ею насытиться не может — она им. Не он ее в оригинальные позы заворачивает — она его. Ну да, это он научил ее всем этим премудростям, а главное — получать удовольствие от секса. Если это вина — тогда казните. Но разве это вина? По Оленьке этого не скажешь: пищит ведь от удовольствия! Пищит, и тут же требует: еще! Ему бы уже хватит, устал, 'наелся'. Ему бы поговорить о том, что волнует больше всего: о пацанах, которые в умелых Генкиных руках чемпионами станут. А она секса требует. Еще, еще, еще!!!
Ну не хочет он жениться! Ему и так хорошо: Оленька и без штампа в паспорте всегда рядом, всегда под рукой — зачем жениться? А уж беременностью и деканатом угрожать — это вообще последнее дело. Шантаж называется.
— Кисонька, ну ты же знаешь: я из тех мужчин, которые не женятся никогда. Мне с тобой очень хорошо, но ведь и тебе со мной неплохо? Зачем ты все усложняешь?
Про 'никогда' Гена говорил скорее из вредности, или из суеверного страха перед судьбой. Вернее было сказать, что это сейчас он не хочет жениться, не видит себя мужем. Может, просто мужем, может, Оленькиным мужем — но не видит! Не сейчас. Как минимум — не сейчас. Ему в тренеры нужно пробиваться, а семья требует стабильности. И вообще. Не ко времени разговор.
Ольгу же ответы в подобном ключе определенно не устраивали. Заводилась с пол-оборота:
— Я усложняю?! То есть ты намерен трахать меня до старости, но жениться на мне ты отказываешься? Так, да? Я устраиваю тебя, как любовница, но не как жена?! Прости, милый, но такой расклад не устраивает меня. Я взрослая женщина, и, как любая нормальная баба, хочу замуж. Не за кого попало, а за любимого, то есть за тебя! И я не намерена ждать слишком долго. Я, конечно, и представить не могу рядом с собой другого — ты же знаешь, как я тебя люблю, а отдавать себя нелюбимому я не умею, и никогда в жизни этого не будет, но обещаю — я уйду от тебя. Мне будет бесконечно больно и одиноко, но я от тебя уйду. Я без тебя проживу, я не умру без тебя и без секса. А вот ты без меня не выживешь, дорогой. Конечно, ты себе целую коллекцию шлюх без труда насобираешь, да только ни одна из них не сравнится со мной. Именно потому, что они все — шлюхи, а я — порядочная девушка из хорошей семьи. Вот скажи мне, только откровенно: много у тебя было порядочных девушек? Да еще таких, которые в постели бы не были ханжами, а, наступив на горло собственной гордости, исполняли все твои развратные желания?
Спорить с этим Гене было трудно: нет, таких порядочных, как Оленька, у него было немного. Точнее, совсем не было. Да, все остальные — шлюхи. Прожженные и циничные — порядочная женщина сама к мужику в штаны не полезет. Но ведь и Оленька когда-то сама к нему пришла, сама дверь за собой закрыла, намекая на цель визита.
Вынужденно подтверждал: да, одна только Оленька порядочная. И да, она не ханжа — действительно исполняет любые развратные желания. Только никак не удавалось к слову вставить, что желания эти, иной раз и в самом деле развратные, не его, а ее, Ольгины желания.
На радостях от того, что ее слова в очередной раз подтвердились, что она, как всегда, оказалась права, что признает ее Кеба единственной порядочной девушкой, едва ли не святой среди многочисленных шлюх, Ольга устраивала 'праздник похоти', вытворяя с ним такое, чего ни одна циничная студентка не то что вытворить — представить себе не умела. Выделывая замысловатые па, изгибаясь и вскрикивая от сладострастия, Оленька непременно приговаривала, сама же тащась от своих слов:
— Где ты еще найдешь такую, Кеба? Кто еще так сумеет? Женись на мне, а то я уйду от тебя, брошу, и никогда больше ты не получишь такого кайфа. Запомни, милый: никогда ни одна женщина не сможет сделать тебя таким счастливым, каким делаю тебя я. Береги меня, держи меня крепко, свяжи меня штампом, а то я ведь птица крылатая — не удержишь, выпорхну в окошко…
Долго терпел Кеба ее напор. Но всему есть предел: даже железный прут — и тот гнется.
Когда в самый сладостный миг она остановилась вдруг, отстранилась, улыбнулась с коварной усмешкой:
— Что, плохо без Оленьки? У самого не получается? А я вот сейчас встану и уйду. Навсегда. И что ты тогда запоешь?
Знал ведь, прекрасно знал, что никуда не уйдет, что продолжит буквально через мгновение — не столько ради него, сколько для себя самой. Но таким бесконечным показалось это мгновение, что не выдержал Гена. Почудилось: если вот сейчас, в эту самую секунду она не продолжит, он просто взорвется фугасом, или даже авиабомбой, и редкая умелица Оленька пропадет бестолку в этом смертельном взрыве.
Сдался, выдохнул обреченно:
— Уговорила, женюсь. Только не останавливайся!
Взвизгнув радостно, Ольга наскоро чмокнула уже не любовника, а жениха, и продолжила с новыми силами, яростно, будто не любовью занималась, а стирала с лица земли давнишнего врага. Гена уже не думал ни о женитьбе, ни об Оленьке: сознание затуманилось — не было ничего вокруг, один сплошной кайф. Откинулся на подушку, устало прикрыв глаза.
— Ольга Кеба, — смакуя фамилию, радостно воскликнула она. — Генка, родной, я тебя так люблю! Клянусь — ты никогда об этом не пожалеешь. Я буду самой лучшей женой во вселенной!
Кеба выдавил из себя улыбку и промолчал. А что говорить? Что погорячился, поддался уговорам? Что взорвался бы, если б она не довела дело до конца? Что только этим и можно объяснить его поражение?
Именно поражением и принимал вырвавшиеся слова. Однако поздно сожалеть — сказанного не вернешь. Придется жениться.
Ну и ладно — в принципе, не самый плохой вариант. Не шлюха, а в постели вон что вытворяет — скучать явно не даст. Скромная опять же, наивная — рога не наставит.
Но рваных халатов Кеба не потерпит: развод и девичья фамилия!
На том и отключился.
Зато Ольга в эту ночь так и не заснула. Какой сон, когда столько всего нужно обдумать! Платье — в первую очередь: она должна выглядеть шикарно! Где праздновать свадьбу? Кого приглашать? О том, кого брать свидетельницей, долго не размышляла: естественно Маринку.
Едва дождалась утра — так хотелось поделиться радостью со всем светом. В первую очередь с Казанцевой.
— Я замуж выхожу! — огорошила подругу, не успев поздороваться. — Ты свидетельница!
***
Ольгино личико светилось не просто удовольствием. Да и удовольствием ли? Какая-то хищная радость горела в глазах, вроде ей удалось облапошить самого Господа Бога.
Маринку шокировало не столько неожиданное известие, сколько нездоровый восторг. Ей казалось, в такую минуту человек должен сиять от счастья. А в Ольгиных глазах проступал азарт охотника, заманившего в сети крупную добычу. И ничего, хотя бы отдаленно напоминающего обыкновенное женское счастье.
Помимо воли не удержалась от сарказма:
— Кого осчастливила?
— Обижаешь! Кого я 'окучивала' полгода? Ну ты что, подруга?
— Неужто самого Кебу раскрутила? Ну, даешь! И как тебе удалось его уговорить?
Что заставило ее это сказать? Не хотелось думать, что она самым банальным образом завидует Ольге: у той, вон, не только куча ухажеров, но и муж скоро появится. А Маринка все одна да одна, сколько ж можно?
И вовсе она не завидует! Просто… Вот этот Ольгин охотничий инстинкт, вечный ее сексуальный голод, поклонение любому мужику аки божеству только за то, что у того 'лишний палец' имеется — не то что в голове не укладывалось: претило это ей, царапало. Ну да, всем хочется любви, всем мечтается. Но не так же рьяно идти к мечте! Практически насиловать каждого встречного мужика.