Что она несет? У нее разум помутился от его известия?
Дыхание перехватило: Оленька и Бубнов? Невеста и лучший друг? В грязном подъезде, при скоплении кучи народу?!
Бред.
Но тут же вспомнилась Маринкина ирония: 'Тот самый Бубнов? Веселенькая будет свадьба!' И правда, веселуха: свидетельница — беременная любовница жениха и лучшая подруга невесты, свидетель — лучший друг жениха и одновременно любовник невесты, банально отымевший ее в грязном подъезде на глазах у изумленной публики. Мексиканские сериалы отдыхают.
А Маринка, выходит, знала. Знала, но ничего ему не сказала. Значит, весь этот бред — правда?
— А разве Маринка об этом знала? Ты уверена?
— Конечно, знала! Я сама ей все рассказала. Ой…
Она осеклась. Наивные глазки забегали, ища спасения. И в эту минуту Кеба понял: глазки не наивные, а откровенно глупые. Как он раньше этого не замечал? У нее же мозг на полторы извилины, да и те в сторону секса повернуты. Он ведь за столько месяцев ничего путного от нее не слышал. Секс, свадьба, свадьба, секс — больше никогда ни о чем не говорила. А он считал шлюхой Маринку, и не видел, что творится перед его носом.
— Нет, Геночка, ты все неправильно понял! Я тебе все объясню. Ничего не было, почти ничего. Мы только поцеловались разочек, и все. А Маринка уже додумала всяких мерзостей. Ген, ты не думай, у нас с Лехой ничего не было! Мы не трахались! Не могли же мы и в самом деле трахаться прямо в подъезде — сам подумай. Это Маринкины козни, она все придумала, а ты и поверил!
От усердного вранья ее губы свернулись трубочкой, в маленькую буковку 'О'. При этом собрались многочисленными морщинками — девочка-подросток со старушечьими губами. Такой мерзкой, отвратительной она выглядела в эту минуту, что Кеба поразился — как он мог считать ее красивой? Как эти глупые лживые глаза мог принять за чистые и наивные? И как мог поверить, что скромная девочка может быть такой отъявленной шлюхой в постели без большой практики?
Вот кто из подруг настоящая шлюха! Он считал ею Маринку, а на настоящей шлюхе собирался жениться.
Но каков Леха, а?! Друг детства, самый-самый близкий, самый верный и надежный. Как Леха мог на это пойти? Сволочь, предатель!
А почему молчала Маринка? Хотела отомстить ему? Унизить женитьбой на шлюхе. Вот почему не пыталась поймать его на беременность. Дрянь, еще одна дрянь. Все они дряни!
— Я не верю Маринке. Но верю тебе. Кстати, спасибо за откровенность — не ожидал.
В дверном проеме спальни уже давно стояла Галина Евгеньевна. Тоже в халате и ночной рубашке, в бигуди, внимательно прислушивалась к разговору. Ольга ее не видела — стояла к ней спиной. Генке же теперь было наплевать на тетку, которая уже ни в коем случае не станет его тещей.
— Вот и умница, — продолжала тараторить Ольга. — Ты всегда должен мне верить. Я же у тебя самая лучшая, самая верная, самая откровенная…
— И самая тупая, — влезла Галина Евгеньевна. — Ты даже не поняла, что Маринка ему ничего не говорила. Ты только что сама ему все рассказала. Редкая идиотка. Ты гораздо тупее, чем я думала.
И с отвратительно сладкой улыбкой обратилась к гостю:
— Геночка, пройдите, пожалуйста, не стоит решать такие вопросы на ходу.
— Мне нечего с вами решать, — отрубил тот и повернулся к входной двери, собираясь покинуть этот дом навсегда.
— Не спешите. Я с вами согласна — моя дочь, увы, шлюха. Я всегда это знала, даже когда она была еще ребенком. У нее от рождения натура блядская. Но даже я не думала, что она такая идиотка. Естественно, ни о каком супружестве теперь речи идти не может. Но давайте договоримся: пусть все-таки будет свадьба — деньги уже потрачены, гости приглашены. А на следующий же день вы разведетесь. Или просто объявите брак недействительным. Не надо позорить девочку, у нее еще вся жизнь впереди. Она, конечно, дура, но я прошу вас, дорогой…
— Поищите для вашей дуры другого идиота. А тебе, дорогая, спасибо за откровенность. Я ведь даже ни о чем и не догадывался.
Конакова никак не могла сообразить, что происходит. Ее жизнь стремительно летела под откос, а она не понимала причину. Кебе стало известно о ее почти безобидном загуле с Лехой — всего-то один разочек, на второй ей так и не удалось его раскрутить. Факт неприятный, бесспорно. Но почему они с матерью в один голос твердят, что это Ольга ему рассказала? Она же только пыталась убедить его в том, что Маринка нагло врет!
— Геночка, миленький, любименький, не верь ей! Маринка все это придумала. Ничего же не было, почти ничего!
Она объясняла ему горячо, искренне. Почему он не верит, что Оленька одумалась и больше никогда ничего такого не выкинет? Ну же, Генка! Маринка все наврала!
Губки бантиком, глазки распахнуть пошире, ресничками поморгать почаще: перед этим еще никто не устоял. Генка же сам попался на крючок не хуже последнего 'колокольчика'. И теперь поведется — куда он денется от Оленькиных чар?!
Однако ее мольбы не принесли желаемого результата: Кеба брезгливо скривился на прощание и захлопнул за собой дверь.
Еще не до конца осознав свалившуюся на нее беду, Ольга плакала, поливая слезами стену прихожей. Мать потянулась к ремню:
— Доигралась, сука!
Леха улыбался, не чувствуя приближения бури:
— Здорово, братуха!
Ответным приветствием в его физиономию влетел огромный Генкин кулак:
— Как ты мог, сволочь?
Бубнов сразу все понял:
— Тихо, Гена, давай не здесь — Лидка дома. Подожди на улице, я сейчас выйду.
Уже через несколько минут Леха оправдывался:
— Я не знал, что это твоя девочка. Ты же подмигнул, когда ее представлял! Я так и понял — это и есть подарок. Полуфабрикатка. С бантиком, как ты и обещал. Она так красноречиво раздевала меня взглядом, так активно подмигивала… Ну, помнишь, это же были твои слова: 'Вот я приведу к тебе такой подарок, обвяжу бантиком, тогда и посмотрим, как ты от него откажешься'. Помнишь? Я сначала держался — ну, думаю, фигушки. А потом выпил… Ты же знаешь, водка — страшная штука. Я ж ни хрена не соображал! Уж и не помню, как мы с ней на площадке оказались. Помню только ее наглые руки. Сердце из груди выскакивало: что делаю, совсем сдурел — а вдруг Лидка поднимется, или кто из гостей, или просто соседи, и ничего не мог поделать. Ты не поверишь: она меня практически изнасиловала!
Кеба слушал молча. Кулаки сжаты — в любой момент готовы к бою. Желваки под кожей туда-сюда гуляют. Лехе было бы легче, если б друг смотрел на него: по глазам бы понял, что Бубнов не врет, не пытается выгородить себя. Но Генка упорно смотрел в землю.
— Я хотел только потискать ее чуток, да на завтра договориться. А она, по-моему, не то что до завтра — она минуты ждать не могла, с нее аж капало… Я еще удивился: надо же, ты был абсолютно прав. Полуфабрикатки твои даже в предварительном разогреве не нуждаются, сами из фантиков выскакивают и кипятком на пальцы писают. Поражался — такая молоденькая, такая с виду чистенькая, а на самом деле редкостное блядище. Прости, Ген, я ведь не знал тогда, что ты на ней жениться собрался. Все хотел тебе спасибо за подарок сказать, да никак наедине с тобой не получалось остаться — постоянно кто-то был рядом. А потом, когда ты объявил о женитьбе…
Леха замолчал. Прикурил, с трудом удерживая кончик трясущейся сигареты в язычке пламени, затянулся глубоко.
Молчал и Кеба. Кожа на сжатых кулаках натянулась до предела — того и гляди лопнет. Однако в ход больше не пускал. Не спрашивая, выхватил у Бубнова пачку сигарет из рук, закурил. Точно так же, как тот, едва удержал спичку — руки тряслись от ненависти.