Александр Алехин
АРИЙСКИЕ И ЕВРЕЙСКИЕ ШАХМАТЫ
Шахматы похожи на жизнь, только жизнь — тотальная война, а шахматы — война ограниченная.
АРИЙСКИЕ И ЕВРЕЙСКИЕ ШАХМАТЫ
Часть I
Ласкер совершил плагиат по отношению к великому Морфи
Можно ли надеяться, что со смертью Эммануила Ласкера смертью второго и, по всей вероятности, последнего еврейского чемпиона мира по шахматам — арийские шахматы, которые из-за еврейской оборонительной идеи пошли по ложному пути, вновь найдут дорогу к всемирным шахматам? Позвольте мне не быть в этом вопросе слишком оптимистичным, ибо Ласкер пустил корни и оставил нескольких последователей, которые смогут нанести мировой шахматной мысли ещё немало вреда.
Э. Ласкер.
Большая вина Ласкера как ведущего шахматиста (не хочу и не могу о нём говорить как о человеке и «философе») имеет много сторон. После того как он победил с помощью своего тактического умения Стейница, бывшего на 30 лет старше (впрочем, это было забавным зрелищем — наблюдать за обоими изощрёнными тактиками, которые пытались внушить шахматному миру, будто они являются великими стратегами и первооткрывателями новых идей!), он ни одной минуты не думал о том, чтобы передать шахматному миру хотя бы одну собственную творческую мысль, а удовлетворился тем, что издал в виде книги серию прочитанных им в Ливерпуле лекций под заголовком «ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ В ШАХМАТАХ».
В этих лекциях, в этой книге Ласкер списал у великого Пола Морфи его идеи о «борьбе за центр» и об «атаке как таковой». Ибо шахматному маэстро Ласкеру была чужда сама идея атаки как радостной, творческой идеи, и в этом отношении Ласкер был естественным преемником Вильгельма Стейница, величайшего шута, которого когда-либо знала шахматная история.
Что, собственно, представляют собой еврейские шахматы, еврейская шахматная мысль? На этот вопрос нетрудно ответить:
1) материальные приобретения любой ценой;
2) оппортунизм, доведённый до крайности, оппортунизм, который стремится устранить всякую тень потенциальной опасности и поэтому раскрывает идею (если это вообще можно назвать идеей) «защиты как таковой!». С этой идеей, которая в любой разновидности борьбы равнозначна самоубийству, еврейские шахматы — имея в виду их будущие возможности — сами себе выкопали могилу.
Потому что при помощи глухой защиты можно при случае (и как часто?) не проиграть — но как с её помощью выиграть? Пожалуй, можно было бы на этот вопрос ответить так: благодаря ошибке соперника. А что если эта ошибка не будет допущена? Тогда стороннику «защиты любой ценой» ничего другого не останется, как плакаться, жалуясь на «непогрешимость» соперника.
На вопрос о том, как оборонительная мысль пускает корни, ответить не вполне легко. Во всяком случае, в Европе между наполненными огнём и духом матчами Лабурдонне — Мак-Донелл и появлением Андерсена и Мэрфи был период шахматного упадка, глубочайшая точка которого приходится, пожалуй, на матч Стаунтон — Сент-Аман. Этот матч закончился победой Стаунтона, и тем самым этот англичанин завоевал себе законное место в шахматной истории XIX века. В те самые минуты, когда я пишу эти строки, у меня перед глазами лежит книга Стаунтона, посвящённая первому всемирному международному турниру, состоявшемуся в 1851 году в Лондоне и выигранному гениальным немецким мастером Андерсеном.
Результат этого соревнования, который по существу олицетворял победу наших агрессивных боевых шахмат над англо-еврейской концепцией (в 1-м туре Андерсен разгромил польского еврея Кизерицкого), «теоретик» Стаунтон в своей книге для английской публики отнёс его к чисто случайному стечению обстоятельств. Он, Стаунтон, якобы чувствовал себя нездоровым, так как перегрузил себя организационными делами турнира, и т. д. и т. п., то есть обычный, очень хорошо знакомый оправдательный лепет! Поражение же, которое Андерсен нанёс Стаунтону, представляло собой нечто гораздо большее, нежели исход борьбы между двумя шахматными мастерами: это было поражением англо-еврейской оборонительной идеи, нанесённой ей немецко-европейской идеей наступательной борьбы.
Шахматная драма Европы
Вскоре после этой победы Андерсена Европа пережила шахматную драму: гений столкнулся с ещё большим гением из Нового Орлеана. Сама по себе эта драма ещё не переросла в трагедию, ибо игра Морфи в шахматы была игрой в шахматы в полном смысле этого слова. Но, во-первых, Морфи вскоре после своей блестящей победы сошёл с ума и тем самым был потерян для шахмат, а, во-вторых, Андерсен так и не смог оправиться после поражения от Морфи и в 1866 году, не проявив особого боевого духа, уступил шахматный скипетр еврею Стейницу. Чтобы ответить на вопросы, чем, собственно, был Стейниц и почему он заслужил играть в наших шахматах ведущую роль, необходимо, как ни странно, ближе рассмотреть вопрос ШАХМАТНОГО ПРОФЕССИОНАЛИЗМА.