Друзья вошли в здание из красного кирпича – не очень старое, но мрачноватое на вид – и, пройдя по выложенным белым кафелем коридорам, где на пути им попадались монашки в причудливых головных уборах, поднялись по широким, плохо освещенным лестницам. Нигде не было видно ни одного пациента, хотя в больнице, как им сказали, не пустовало ни одной койки. На верхнем этаже они остановились перед белой дверью со смотровым окошком, возле которой за малюсеньким столом сидел какой-то мужчина. Одет он был в штатское, однако в нем без труда угадывался полицейский – может, это выдавали заносчиво-грубоватое выражение лица и фривольная поза, выработанная за время долгих и скучных дежурств, в течение которых большей частью ему приходилось бездельничать. Геркулес сделал легкий жест рукой, и полицейский без слов пропустил их. За дверью находился еще один коридор, пройдя по которому, Геркулес и Линкольн оказались еще перед одной – теперь уже последней – дверью.
– Можно войти? – громко спросил Геркулес и постучал в дверь костяшками пальцев. – Доктор Мигель Себастьян Камбрисес, добрый день!
– Заходите, дверь не заперта! – послышалось из-за двери.
– Добрый день! – еще раз сказал Геркулес, заходя в комнату и протягивая доктору руку. – Со мной пришел инспектор Джордж Линкольн. Он – авторитетный криминалист из Соединенных Штатов.
– Очень приятно! – Доктор приподнялся со стула и жестом пригласил Геркулеса и его спутника присесть на свободные стулья. – Вы, видимо, по поводу несчастных случаев, которые произошли с теми тремя профессорами. Сеньор Гусман, я мало что могу добавить к тому, что уже рассказал. Профессор фон Гумбольдт по-прежнему находится в кататоническом состоянии.
Как мы ни старались, нам не удалось заставить его вымолвить хотя бы слово. Кроме того, в течение этих прошедших недель он ничего не ел и не пил. Мы поддерживаем в нем жизнь лишь при помощи сыворотки, и он очень ослаб.
– Вам удалось получить медицинскую карту профессора? – спросил Геркулес.
– Нам прислали медицинскую справку из больницы в Кельне, и я могу вас заверить, что профессор фон Гумбольдт не страдал каким-либо физическим или психическим заболеванием. Однако вы и сами сможете просмотреть эту справку и выписать из нее сведения, необходимые для вашего расследования.
Доктор встал и, повернувшись к металлическому сейфу за его спиной, достал оттуда несколько листков – ту самую справку. Тем временем Геркулес и Линкольн смогли повнимательнее рассмотреть его. Смуглая кожа, карие глаза и темно-русая щетина на подбородке делали его похожим на южанина. Халат у доктора был довольно грязным, а из кармана торчали две авторучки. Доктор протянул справку Геркулесу, однако тот, отрицательно покачав головой, сказал:
– Доктор, пожалуйста, прочтите ее сами. Медицинский жаргон зачастую не очень понятен для дилетантов, а вот вы сможете прочесть эту справку так, чтобы мы все поняли.
– Хорошо, почему бы и нет? Я дам вам копию, а потому не буду сейчас останавливаться на деталях.
Доктор надел очки и начал читать абсолютно равнодушным голосом:
– Фон Гумбольдт, мужчина, возраст – пятьдесят пять лет, рост – один метр восемьдесят сантиметров, вес – семьдесят один килограмм, телосложение худощавое. В детстве болел полиомиелитом, вследствие которого слегка хромает на правую ногу, а также корью и ветряной оспой. Во взрослом возрасте ни разу не болел. Абсолютно здоровый мужчина.
– А какие повреждения он нанес своим глазам? – спросил Геркулес, подаваясь всем телом вперед и кладя руку на стол.
Линкольн тем временем записывал каждое слово в блокнот. Он знал, что у его друга прекрасная память, однако подумал, что тот ведет себя уж слишком самоуверенно.
– Правый глаз был полностью вырван. Левый глаз – поврежден так, что пациент не сможет больше видеть. Его роговая оболочка – продырявлена, радужная оболочка и хрусталик – разорваны на части. Можно с уверенностью сказать, что профессор фон Гумбольдт никогда не будет зрячим.
– А как именно он нанес эти повреждения? – настаивал Геркулес.
– Он, судя по всему, не использовал при этом ни колющих, ни режущих предметов, – ответил врач, не отрывая взгляда от листков в руках.
На несколько секунд установилось молчание, которое нарушил Линкольн, спросив:
– Тогда каким же образом были нанесены эти повреждения?
– Он изувечил себе глаза собственными пальцами, – доктор произнес эти слова с таким невозмутимым видом, что Линкольн невольно бросил удивленный взгляд на своего друга.
А Геркулеса, напротив, равнодушное отношение доктора к подобным жутким подробностям не очень-то удивило: Линкольн заметил во взгляде своего друга лишь легкое смущение.