Всеми способами автор пытался доказать, что Украина и украинцы (ориане) имели славную и богатую дохристианскую «ведическую» культуру и историю и неверно связывать «украинскую духовность» с каким-либо византийским наследием. Напротив, навязав Украине чуждое ей христианство, вначале Византия, а затем Москва стремились закабалить украинский народ, превратить украинцев в духовных рабов. Ни одному народу мира христианизация не принесла столько опустошения, как «украинцам (русичам)»: погибли украинская дохристианская литература, украинское мировоззрение, история, сам способ существования (Maha Vira 1979: 462). Непобедимые воины эпохи язычества, украинцы стали терпеть поражения от врагов, став христианами. А позднее Москва узурпировала украинское наследие, противоправно присвоив себе и имя Руси. На самом деле население московских земель слагалось из прибывших с Украины колонистов и местных финских и тюркских обитателей. У Московской Руси, замечал автор (фактически повторяя Духинского), нет ни политических, ни моральных прав связывать себя с историей Украины (Руси). Ведь она сложилась на основе татаро-монгольской орды, и русские Москвы – это «православные татары». Автор не упускал случая подчеркнуть, что «украинцы (русичи) и москали (русские) – это две разные человеческие общности», которых православное единоверие ничуть не сближает (Maha Vira 1979: 605, 650, 825). Он даже гордился тем, что украинцам удалось якобы сохранить свою расу в чистоте (Maha Vira 1979: 826).
Истинным народом может быть только тот, заключал автор, который имеет свою оригинальную культуру, свою духовность, свою историю, а украинская самобытность связана прежде всего с дохристианским периодом (Maha Vira 1979: 973). Христианство же, «основанное на кочевом иудаизме», рассматривалось украинцами как «язычество». Ведь даже слово «Бог», по Силенко, имело украинское происхождение. Вот почему украинцам, по его мнению, важно было вернуться к исконной языческой вере («Чтобы мы были самоотверженны и сильны в бою, нам нужна вера – святая Родная украинская Национальная Вера»), так как каждый народ должен иметь свою самобытную национальную религию. Пусть израильтяне поклоняются своему богу, а богом «Руси (Украины)» является Дажбог. Христос же – чужак («еврейский раввин») для украинцев, он был духовным лидером евреев, и ему не место рядом с Дажбогом (Maha Vira 1979: 247 сл.). Подобно отдельным бывшим «украинским» группам, возвращавшимся в прошлом на Украину, украинцы должны вернуться к исконной дохристианской религии. Лишь в этом Силенко видел залог счастливого будущего Украины и украинцев, и на это должна быть направлена Украинская духовная революция.
Проповедь Силенко была обращена прежде всего к рассеянным по всему миру украинским эмигрантам, потерявшим свою государственность и нуждавшимся в сильнодействующем лекарстве для сохранения своих языка и культуры. Для исцеления их от «диаспорического синдрома» автор прибегал к двум психотерапевтическим средствам: во-первых, он рисовал грандиозную картину славного исторического прошлого украинского народа, а во-вторых, изобретал национальный неоязыческий культ в надежде на то, что тот сможет сплотить украинцев диаспоры и уберечь их от полной ассимиляции. Кроме того, Силенко, видимо, надеялся, что чисто национальный культ поможет украинцам в борьбе за независимость и вылечит их от «рабской» психологии (Maha Vira 1979: 326). Не случайно он, подобно Шаяну, делал акцент на героизме предков.
Как бы то ни было, и для Шаяна, и для Силенко обращение к язычеству означало восстановление чисто национального культа, «национального духа», что способствовало бы сплочению нации в ее стремлении к свободе. Космополитическое христианство, оттесняющее национальный фактор на вторые роли и уравнивающее всех, независимо от происхождения, перед Богом, размывало национальное единство и не позволяло концентрации национальной воли. И это, по мнению рассматриваемых авторов, лишало борьбу с могущественной Россией каких-либо шансов на успех, тем более что именно Россия представлялась оплотом православия. Иными словами, для украинских националистов христианство ассоциировалось прежде всего с Россией. Еврейский фактор в изложенной версии присутствовал, но в явно ослабленном виде. Он нужен был лишь для того, чтобы продемонстрировать вторичный неоригинальный характер христианства, лишить его ореола универсальной ценности. Вместе с тем эта версия не была лишена привкуса расизма. Ведь она причисляла к «белой расе» только индоевропейцев и делала акцент на космическом смысле их вечной борьбы с семитами.