Однако наших неоязычников все эти сложности мало волнуют. Для них нет большой разницы между балканскими культурами и трипольем, с одной стороны, и степными культурами, с другой. Если, по Гимбутас, сдвиг земледельческого населения из Балкано-Карпатского региона в Эгеиду и на Крит означал отступление обитателей Старой Европы перед лицом индоевропейской экспансии, то для Гриневича и Безверхого речь шла исключительно об индоевропейском, точнее, «славяно-русском» расселении. Рассматривающиеся в настоящем исследовании националистические версии далекого прошлого фактически отождествляют индоевропейцев («арийцев») со «славяно-русами». Более того, других народов (не только неиндоевропейских, но и индоевропейских и даже славянских, не принадлежащих к русскому ареалу) эти версии, как правило, попросту не признают. Правда, исключение представляют, во-первых, народы черной и желтой рас и, во-вторых, семиты, играющие очень важную смысловую роль во всех этих построениях.
Большую роль в сложении современного русского неоязыческого мировоззрения сыграли работы академика Б. А. Рыбакова, где, во-первых, делалась попытка реконструкции и систематизации славянских языческих представлений и ритуалов как в древнейшую эпоху, так и во времена Киевской Руси (Рыбаков 1981; 1987), а во-вторых, рисовалась многотысячелетняя история первобытных славян, начиная по меньшей мере с бронзового века, если не раньше. Обобщая колоссальные археологические, фольклорные и исторические материалы, Рыбаков, наряду с рядом верных замечаний, позволял себе немало неточных и явно фантастических рассуждений, выдавая их за научные гипотезы. Его построения грешили методическими просчетами, ибо он нигде и никогда даже не пытался обсуждать методические основы своих концепций и способы их верификации. В частности, он излишне полагался на фольклорные данные, веря в то, что они в неискаженном виде доносят до нас факты далекого прошлого (Рыбаков 1985). Имея в виду построения Рыбакова, один из критиков писал: «Ученые исторической школы в своих конкретных разысканиях нередко утрачивали ощущение реальных границ и возможностей применяемого ими метода и пытались объяснить на его основе явления, объяснимые лишь с точки зрения эстетической» (Емельянов 1978: 141)93. В эпоху перестройки о содержавшихся в работах Рыбакова элементах мифотворчества заговорили профессиональные историки (Клейн 2004: 68 – 105). В частности, отмечалось, что он не только безосновательно удревнял историю русского народа, но и открыл шлюзы для ненаучных построений типа поиска русов среди этрусков (Круглый стол 1988). Столь же неосторожно Рыбаков пользовался и лингвистическими материалами (об этом см.: Клейн 1991; Савельева 1997: 81, 83). Даже его археологические построения вызывают сегодня множество вопросов.
Существенно, что он сам прилагал большие усилия к популяризации своих идей в средствах массовой информации. Для примера рассмотрим одну из поздних его статей, опубликованных в журнале «Держава», органе Международного фонда славянской письменности и культуры, созданного православными русскими националистами для отстаивания панславянской идеи. В этой статье Рыбаков шел навстречу пожеланиям редакции этого журнала, попросившей его ознакомить читателей с его концепцией этногенеза славян. Вот что он счел нужным донести до читателей журнала. Для начала он уже в который раз подверг резкой критике «норманнскую теорию», обвинив ее в подтасовках, имеющих целью принизить творческие способности славян. Объявив легендарного Кия киевским князем VI в., Рыбаков доказывал, что понятие «Русская земля» сложилось к середине VI в. и что, следовательно, Киевское государство возникло за 300 лет до варягов.
Однако это было далеко не началом славянской истории. Корни славян Рыбаков издавна искал в бронзовом веке, когда якобы после «пастушеского разброда»94 славянские племена объединились в Правобережной Украине и перешли к земледелию. Все это произошло будто бы в позднем бронзовом веке. Ссылаясь на исследования гидронимики, проведенные когда-то О. Н. Трубачевым, Рыбаков доказывал, что позднее, в раннем железном веке, славяне якобы широко расселялись в украинской лесостепи. По его мнению, «славяне-земледельцы» установили контакты с греками за 400–500 лет до Геродота. И он не видел никаких сложностей с отождествлением этих славян со «скифами-пахарями» (ниже мы увидим, что Трубачев не разделял этой идеи). Впрочем, это казалось ему недостаточным, и он приписывал славянам немало из наследия скифов-кочевников. Скажем, он причислял к славянам скифского царя Колоксая95, легендарного предка скифов Таргитая96, приписывал славянам известный скифский миф о дарах неба и т. д.
93
Подробно об осторожной критике методов советской исторической школы см.: (Емельянов 1978: 123–169). Известный английский литературовед С. М. Боура, детально проанализировавший множество образцов героического эпоса, пришел к неутешительному выводу о том, что его нельзя считать полноценным историческим источником. См.: (Боура 2002: 687–725).
94
Этот пассаж подозрительно напоминает сюжеты «Влесовой книги», хотя Рыбаков неоднократно называл ее подделкой.
95
Между тем исконное звучание его имени было Xoraksais, что имеет хорошую иранскую этимологию «Солнце-царь». См.: (Абаев 1949: 243).