– Я искал тебя, Арикона, – сказал Михаил, присаживаясь с ней рядом. Белые крылья за его спиной шуршали и отливали серебром. Белая ряса до пят была украшена по подолу золотой вышивкой, талию перетягивал витой шнурок сложного плетения с пушистыми кисточками на концах. При каждом движении эти кисточки ударялись о материал рясы и издавали мелодичный звук множества крохотных хрустальных колокольчиков. Светло-зеленые глаза, полные грусти и смирения, окруженные пушистыми светлыми ресницами, уперлись на несколько секунд в белые редкие облака неба, а потом взглянули на Душу. Она тотчас же стушевалась и поспешила спрятаться за спиной Ариконы.
– Ты напрасно потерял свое драгоценное время, – бросила через плечо Арикона. – Нам с тобой обсуждать нечего.
Михаил вздохнул грустно и произнес:
– Ты падаешь все ниже и ниже, сестра моя. Ты губишь себя. Но Отец милостив и каждому даровано его прощение. Приди к нему. Он хочет видеть тебя.
Потерянная Душа поняла, что сейчас последует атомный взрыв могучего и справедливого гнева ее подруги, и юркнула в тоненькую щель между камнями, торопливо подбирая конца своего одеяния.
– Он хочет видеть меня? – зловеще переспросила Арикона, сужая глаза. – А может ему лучше взглянуть на это? – Она швырнула на колени Михаилу тот самый пакетик, что отобрала у маленького Инко. Он надорвался, белый порошок потек из него тонкой струйкой и на коленях архангела превратился в запекшуюся кровь. Страдальчески поджав губы, Михаил молитвенно сложил ладони и склонился над пакетиком. – Молись! Только это вы и умеете делать! – прошипела Арикона. Она сжала кулаки, и из камней мостовой пошел дым, запахло серой. – Вы молитесь о спасении души! Вот ваши души, в этих пакетах! Их миллионы, сотни миллионов – жалких, никчемных душонок, ползающих перед вами на коленях!…
Архангел Михаил смиренно принимал удары молний, вызываемых Ариконой, в свои объятья.
– Сестра моя, Отец милостив ко всем. Ты придешь к нему через покаяние, – сказал он мягко, пытаясь затушить пожар ее ненависти. – Просто он хочет поговорить с тобой.
– А что, ему больше не с кем поговорить?
Арикона выхватила топорик, размахнулась и швырнула его в небо. После этого она немного успокоилась. Топорик со свистом вернулся в ее руку, а потом на пояс.
– Я в дурном настроении с самого утра, – сообщила она, закуривая сигарету. – Ты появился в самое неудачное время, Михаил.
– Его терпение безгранично, Арикона, – сказал Михаил.
– Не скажу, что мне приятно это слышать, – ответила она и сплюнула сквозь зубы.
Мимо них шли люди. Они проходили через них насквозь, не замечая, но каждый такой контакт оставлял свой собственный след как в мыслях архангела, так и демона.
– Много лет назад Отец оставил меня именно тогда, когда я впервые в жизни поверила в него, – проговорила Арикона. – Он предал меня тогда, когда я больше всего нуждалась в нем. Он и Мария. И все вы. Вы смотрели на меня и на человека, умирающего на моих руках, смотрели и смиренно улыбались той неизбежности, которая ждала нас…
– Мы скорбели вместе с тобой, – возразил тихо Михаил.
– Я молилась и плакала, я звала вас, ангелы, я отдавала себя взамен того человека… Где были вы тогда? Почему, будучи в состоянии хотя бы ослабить предсмертные муки, вы не только не сделали этого, но еще и заставили меня разрываться на куски от боли?… Будьте вы прокляты, – сказала Арикона без всякого выражения. Она говорила те же самые слова, наверное, уже более тысячи раз и все время Михаил точно также смотрел на нее с выражением тоски и печали на лице. И точно так же, как и прежде, она перестала ощущать в себе ненависть и ярость, а лишь немыслимую усталость и пустоту в груди. Она знала, что последует за ее проклятьем. И Михаил сказал:
– Прости, господи, рабу твою, ибо не ведает она, что говорит…
– Ты его раб, и люди – его рабы. Я же свободна. Понимаешь ли, ты, раб, что такое получить свободу?
Михаил скорбно качал головой.
Шумел город. Арикона поднялась с камней, проверила, хорошо ли закреплено оружие на поясе. Бросив недокуренную сигарету на дорогу, она затушила ее носком сапога, и пошла по улице. Михаил догнал ее в три шага. На подоле его рясы отчетливо краснели пятна крови, в которые превратился белый порошок, а кисточки шнурка позванивали при каждом шаге. Вдвоем они шли молча, невидимые для людей – маленькая стройная молодая женщина, одетая в старые, затертые до белизны джинсы и черный кожаный корсет, и высокий белокурый мужчина ангельской красоты, в белом одеянии. Потерянная Душа скромно болталась позади и задерживалась у зеркальных витрин, чтобы посмотреть на свое размытое отражение.