Ариман посмотрел на державшего его воина Рубрики, и пожелал, чтобы тот освободил его, одновременно называя по имени.
+ Отпусти меня, Гелио Исидор. Отпусти, брат мой. +
Рука медленно опустилась, пальцы разжались один за другим. Ариман посмотрел на вторые доспехи, изучая опознавательные детали и оценивая заключенный внутри дух. Комплект оставался неподвижным, но колдун чувствовал, как дух рвется в оковах. На ум пришло его настоящее имя, и он прошептал его вместе с именем брата.
+ Гелио Исидор. Мабиус Ро. +
Оба доспеха разом повернулись к нему.
«Я не буду повелевать ими, ― подумал он. ― Когда-то они были моими братьями, и никогда не станут моими рабами».
+ Оставайтесь здесь, + послал Ариман и попятился к бронзовым дверям. Сервитор тяжелой походкой поплелся следом. Достигнув двери, колдун поднял руку, будто в прощании. Из трупов взвилось пламя, перекидываясь с одного мертвеца на другого, пока не запылал весь тронный зал. Воины Рубрики стояли среди ширящегося огня, на доспехах запузырилась и начала стекать краска. Ариман переступил порог толстой металлической двери и развел руки в стороны, чтобы запереть горящую комнату. Он посмотрел на два комплекта доспехов, которые постепенно превращались в почерневшие статуи среди бушующего пламени.
+ Спите, братья мои, + подумал Ариман, рывком закрыв двери. Братья неподвижно смотрели на него, пока двери не закрылись, и комната превратилась в раскаленную печь.
― Он предаст нас, ― после этих слов Кадин остановился, чтобы увидеть реакцию Тидиаса. Ее не было.
Тидиас склонился над деталями разобранного болтера, его губы безмолвно шевелились, глаза оставались закрытыми. Он был без доспехов, в одной перепоясанной веревкой пепельно-серой робе. Детали сверкали свежей смазкой в свете наполовину сгоревшей свечи, которая парила на медном суспензорном диске. Комната была маленькой, Кадин едва мог вытянуться во весь рост. Потолок был низким, а ведущий внутрь люк ― узким. Истертые до голого металла стены, на которых не осталось ни следа краски или даже ржавчины, были увешаны пергаментными свитками. В комнате не было ни кровати, ни тюфяка, лишь стальной пол и сваленное в углу снаряжение. Кадин чувствовал в слабо циркулирующем воздухе запах оружейной смазки и благовоний. Он неловко пошевельнулся. Ему не нравилась комната Тидиаса, он будто попал в воспоминания, которые предпочел бы забыть.
Губы Тидиаса замерли, и воин открыл настоящий глаз. Индиговая линза бионического ока мигнула, а затем ярко разгорелась. Он медленно перевел взгляд на Кадина.
― Клинки сказали свое слово, вопрос решен, ― произнес Тидиас.
― Астреос…
― Возглавляет нас, ― ответил Тидиас, его голос вдруг стал твердым, будто железо. В свете свечи он внезапно стал казаться старым, когда на его лицо упали глубокие тени. ― Астреос возглавляет нас, и я последую за ним, как и поклялся, когда он вернулся, чтобы вывести нас из пламени, ― он на мгновение замолчал. ― Как поклялся также и ты.
― Но ты сомневаешься в решении, ― ответил Кадин, его доспехи зажужжали, когда он указал на Тидиаса. ― Я видел это на совете.
Тидиас едва заметно пожал плечами и перевел взгляд на детали, разложенные перед ним. Он осторожно потянулся и взял деталь, затем другую, его руки двигались все быстрее, и постепенно, сопровождаемый металлическими щелчками, стал формироваться болтган. Наконец, вставив предохранитель на место, Тидиас безмолвно произнес литанию, положил оружие и поднял глаза.
― У меня было право задавать вопросы, ― сказал Тидиас и покачал головой. ― Больше мне нечего сказать, брат.
Кадин сплюнул и отвернулся. Тидиас никогда ему особо не нравился. Они были братьями, последними из круга братства, но этого было недостаточно.
― Ты не веришь, что нам следует идти этим путем, ― продолжил Кадин. Он почувствовал, как его губы скривились в оскале. Он отвернулся и ткнул в Тидиаса пальцем. ― Я видел. Не лги мне, брат.
Тидиас не шевельнулся, но Кадин ощутил, как что-то изменилось, словно его брат напрягся.
― Ариман украл наши клятвы. Он проходимец, недостойный нашей верности.
― Дело решено, ― повторил Тидиас, и в его голосе послышались ледяные нотки.
― Три, брат, ― Кадин кивнул, проведя рукой по изрытой шрамами поверхности брони. ― Три из тысячи. Вот куда завела нас гордость и пустые слова, ― Тидиас оставался неподвижным, настоящий глаз и пылающая аугметика превратились в непроницаемое черное зеркало для взгляда Кадина. Секунду спустя Кадин облизал губы и продолжил. ― Ты должен лучше всех нас понимать, что произойдет, если мы последуем…
― Последуем по единственному пути, который остался для нас, ― произнес Тидиас.
― Если мы доверимся Ариману, он погубит нас! ― не выдержал Кадин.
Тидиас громко и безрадостно рассмеялся, его голос наполнил комнату, словно рокот грома. Кадин замер от неожиданности.
― Нет, брат, ― Тидиас покачал головой, и в его голосе больше не было смеха. ― Нас погубили давным-давно. Мы стали никем тогда, когда не погибли в огне родного мира. Мы стали врагами всего, ради чего сражались.
Тидиас поднялся и повернулся, чтобы повесить болтер на стену. Кадин смотрел на него, не зная, что сказать.
― На самом деле прежних нас больше нет. Ты хочешь нарушить клятвы, снова сбежать, но это не спасет нас, брат.
Кадин открыл рот, но так ничего не смог из себя выдавить.
― Мы были рождены во тьме, но познали свет солнца, ― голос Тидиаса остановил Кадина, когда тот положил руку на люк. ― Теперь мы падаем, а солнце стало угасающим воспоминанием, ― Тидиас замолчал, и Кадин повернулся к нему. Брат не смотрел на него, продолжая держать болтер. На миг он вспомнил, как Тидиас стоял на высочайшем шпиле крепости-монастыря, его плащ вился на ветру, пока ночное небо пылало в огне правосудия. ― Я никогда больше не увижу того солнца, ― тихо произнес Тидиас, ― но умру, помня, что когда-то видел его.
Через секунду Кадин отвернулся и молча покинул комнату.
Ариман нашел Марота свернувшимся во тьме перед дверью, его шлем был закреплен на положенном месте, обрывки плаща из кожи покрылись изморозью. Он не искал сломленного колдуна, даже не намеревался наведаться в камеру со скованным демоном, но ноги сами привели его туда, словно некая пустота у него в душе тянулась к тишине и мраку. Когда Ариман понял, что оказался возле того места, где Марот держал плененного демона, Азек едва не повернул назад. Затем он услышал звук, тихое болезненное бормотание, которое донеслось до его разума, будто легкий ветерок. Секунду колдун неподвижно стоял, пытаясь уловить еще один шорох психического шума. Звук послышался снова, и он последовал за ним и обнаружил Марота, лежащего на пороге тюрьмы своего творения.
Ариман шагнул ближе и присел возле Марота.
― Я вернулся к нему, ― сказал Марот, его голос стал влажным и шепелявым через внутренний вокс доспехов. ― Я пришел, но не вижу его.
Ариман посмотрел в красное свечение линз Марота. За пылающими кристаллами не было глаз, лишь неровные провалы, оставленные Астреосом. Ариман подумал о километрах коридоров и переходов, которые пришлось одолеть прорицателю, чтобы попасть сюда.
― Как ты попал сюда?
Марот покачал головой и отодвинулся, словно пытаясь уйти от ответа. Ариман потянулся разумом.
Голова тут же наполнилась рычанием. Ариман отшатнулся. Казалось, будто внутри его черепа разверзлась огромная пасть. Он услышал скрежетание зубов и ощутил на поверхности мыслей жар кровавого дыхания. Разум резко свернулся, психические чувства вернулись за крепкие стены воли.
Звук заполонил все вокруг, становясь все громче. Это было не рычание, внезапно понял Ариман. Это был смех, смех хищника, заметившего жертву. Ариман посмотрел на покрытый рунами люк за лежащим Маротом. Прорицатель дернулся и издал звук, словно напуганное животное, но Ариман даже не взглянул на него. Замок на люке был разбит, и из щели пробивался черный луч. Кровь, стучавшая в ушах Аримана, замерзла.