Весь дворец был воспоминанием; каждая комната — хранилищем минувших дней, каждый коридор, крыло и башня — скоплением знаний. Каждая деталь была порождением воображения и интеллекта, ничто из этого не было реальным, но все — осознанно сотворенным. И дворец тянулся и тянулся, безостановочно увеличиваясь, превращая края в новые крылья и этажи. Он существовал в разуме Аримана, и единственная часть, которую колдун не мог держать под контролем, было призрачное воспоминание Иобель.
— Ты придумал, как не позволить мне проникнуть вглубь твоего разума, — произнесла Иобель, остановившись, чтобы приложить прозрачную руку к створке, разрисованной птицами с сине-золотым оперением. — Даже тут есть двери, которые мне не откроются. У меня такое чувство, будто ты мне не доверяешь.
— Это так. Ты — загадка, циста сознания внутри моего разума, от которой я не могу избавиться. Тебя не должно существовать. При жизни ты делала все возможное, чтобы уничтожить меня. Поэтому нет, я не доверяю тебе, инквизитор.
— Справедливо.
Иобель замолчала, и они сделали еще пару шагов. Перед ними открылась выложенная плиткой арка, обрамлявшая вид на мраморный мост, раскинувшийся над пропастью между двумя башнями, без каких-либо поручней и стен. Как и большинство элементов дворца воспоминаний, это была замена, созданная после того, как предыдущая версия была практически полностью разрушена. После того как Иобель разрушила ее. Часть его невольно уважала инквизитора за это.
— Когда ты отправляешься на Просперо? — спросила она, когда они ступили на мостик.
Ариман бросил на нее взгляд, не сумев утаить проблеска удивления. Он очень тщательно постарался скрыть текущие планы от мстительного призрака. Или же так считал.
Иобель рассмеялась, звук был сухим и лишенным веселья.
— Ты запер двери, но твой разум — это мой мир, Ариман. Я вижу очертания секретов, что ты прячешь даже от самого себя. Иногда задаюсь вопросом, не являюсь ли на самом деле тобой, не может ли единственная разница между нами заключаться в том, что я полагаю себя личностью.
— Разве это не единственное различие между любыми разумами?
Теневое тело Иобель пожало плечами.
— Ты пришел сюда для философских дискуссий или что-то спросить у меня?
Они дошли до середины моста. Под ними, вгрызаясь в тени, круто уходил вниз каньон из резного камня и потускневшего металла. Ариман остановился, и Иобель замерла рядом. Небо было все того же цвета свинцовой серости полузабытой осени. Горизонт вдалеке пятнали черные грозовые тучи. Ветер, трепавший одежду колдуна, приносил запах дождя.
— Магнус знает, что я иду, — тихо промолвил Ариман.
— Это неудивительно, — сказала Иобель. — Теперь он — создание варпа, демонический князь Изменения. Течения варпа — его кровь и воздух. Даже сама мысль о твоих намерениях посылает рябь по Великому Океану. Он будет готов. Ты это знаешь.
— Мой отец будет противостоять мне, как и прежде. Он считает, что судьба, от которой я хотел спасти наш легион, не была проклятием. Если он все еще может что-то чувствовать, то ненавидит меня за то, что я отверг его, ненавидит за то, что я не согласился, что увидел и избрал другой путь.
— Как и он с Императором, — кивнула инквизитор. — Как и вы все. Цепочка отвержения повела вас от одной измены к другой. Магнус уничтожит тебя, но, возможно, ты причинишь ему вред. Он выше смерти, но даже существо вроде него можно искалечить или ослабить.
Лицо Иобель расколола темная трещина улыбки.
— Перспектива радует тебя, — заметил Ариман.
— Радует меня? — Инквизитор покачала головой. — Даже если я просто увижу, как ты, твой отец и все ваши труды обратятся в прах, то закончу это призрачное существование более чем удовлетворенной. Если я смогу подсобить этому, то обязательно подсоблю. Вы с Магнусом не заслуживаете ничего, кроме смерти, Ариман.
— Я — не мой отец.
— Нет, но вы похожи в своей гордыне, и взглядах, и неведении. Вы оба заслуживаете забвения.
Азек разглядывал крошечные очертания птиц, круживших над дальними башнями.
— Я не понимаю его, возможно, никогда не понимал.
— Какая теперь разница? Ты возвращаешься на Планету Колдунов. Ты собираешься еще раз отвергнуть его, возможно, сразиться с ним. Для этого не нужно понимание — только неведение и слепота. — Призрачное лицо Иобель нахмурилось. — Почему мы говорим о Магнусе?
— Я… видел его, — сказал Ариман, осознавая колебание в своем голосе. — Он пришел ко мне с предупреждением.
— Ты видел его?
Ариман кивнул, глядя в сторону.
— Человек со шрамами в старом плаще.
— Ты видел его раньше?
— Да, но только во снах.
Лицо Иобель помрачнело.
— Думаю, теперь я понимаю, зачем ты призвал меня.
Ариман взглянул на нее:
— Ты говоришь, что я не понимаю себя, что я слеп к самому себе.
— Нет такой души, что видела бы больше, но понимала меньше.
— Однако ты видишь ясно, инквизитор. Разве не это ты всегда твердила? — Он снова бросил на нее взгляд, но ее образ как будто смотрел вдаль. — Даже внутри моего разума ты говоришь, что ходила путями, о которых я не знаю.
Теневая форма Иобель мигнула. Ее очертания затвердели и потемнели.
— Я не помогу тебе, — сказала инквизитор, в ее голосе звучал металл. — Я никогда не помогу тебе.
— Ты видела его, Иобель? — спросил Ариман. — На потерянных путях в моем разуме — ты видела моего отца?
Долгое время она молча висела в воздухе, а затем тонкая, как паутинка, фигура дернулась, когда инквизитор посмотрела на него.
— Нет, — наконец сказала Иобель, после чего обернулась и шагнула с моста в пропасть.
Ариман наблюдал, как серый проблеск ее очертаний крутится на восходящем ветру, а затем теряется в тенях. Колдун кивнул самому себе и пошел дальше. Над ним в темнеющем небе зарокотал гром.
VI
Приготовления
Флот Аримана выжидал в неподвижности, пока вокруг него вращались звезды. В нем были корабли, сражавшиеся еще до рождения Империума Человечества, и другие, отнятые у покоренных врагов и получившие новые названия. В самом его сердце формировали плоский треугольник три величайших судна: «Слово Гермеса», «Пиромонарх» и «Шакал души». Их корпусы-утесы тянулись на многие километры от носа до кормы. Борта исполинов иззубривали бесчисленные орудия, а с хребтов вздымались города башен и куполов. Впрочем, невзирая на схожесть, они были столь же отличными, как их хозяева. «Слово Гермеса» походил на черный наконечник копья, его орудия формировали ярусы вдоль бортов и поднимались по изгибу спинной части. «Пиромонарх» был барком с раздвоенным корпусом, напоминавшим огромный трезубец. Из горгулий, усеивавших его, безостановочно вырывался горящий газ.
«Шакал души» мерцал холодным светом, цеплявшимся к его посеребренному телу.
Внутри каждого безустанно трудились команды рабов. Закованные в цепи мутанты таскали снаряды из орудийных трюмов. Существа из плоти и металла карабкались по машинным обелискам, а закутанные в мантии толпы смазывали кровью и пеплом казенники макроорудий. В темных закутках глубочайших трюмов смертные отбросы бормотали и кричали молитвы, взывая к своим богам, дабы те защитили их от грядущего.
На летных палубах «Слова Гермеса» киборги под присмотром колдунов вытягивали на холодных железных цепях самолеты. По дороге машины искажались, на их блестящих от масла фюзеляжах открывались и закрывались рты. Каждую напоили кровью, прежде чем доставить из залов сковывания, но демоны внутри до сих пор оставались голодными. Чтобы утихомирить их, понадобится больше крови, а затем еще, пока они не будут готовы к войне.