Выбрать главу

В конце XIX века имя няни поэта попало на полосы «Нивы», «Киевского слова», «Жизни и искусства», «Задушевного слова»[30], замечено в иных журналах и газетах империи. Пробудился интерес к милой старушке и у российских стихотворцев средней руки.

В 1899 году были напечатаны и первые специальные штудии об Арине Родионовне.

К юбилею Пушкина публицист И. Щеглов (И. Л. Леонтьев) попробовал установить точный адрес петербургского дома, в котором няня завершила свои дни, — и оповестил о результатах своих поисков читателей суворинского «Нового времени»[31]. Спустя месяц уже подписчики «Московских ведомостей» ознакомились с содержательной статьёй Е. Поселянина «Русская няня»[32][33]. А вскоре именно Е. Поселянину было суждено подвести итоги изучения данной темы за дореволюционный этап развития пушкинистики.

На исходе января 1917 года Е. Поселянин поместил в «Новом времени» пространный очерк «Пушкин и его няня. К Пушкинской годовщине»[34], где многие фразы, несомненно, шли от сердца, однако по мысли не отличались новизной. «Она была та чудная сила, — читаем в данном очерке, — что в этой манерной среде, при родителях, вертевшихся в шумихе светской полуиностранной жизни, сделала из него народного русского поэта, что невидимо сберегла и выходила эту беспримесную русскую душу, вместившую в себя всю гамму родины, звучавшую всем разнообразием музыки русского чувства».

Хотя Е. Поселянин в газетных столбцах и твердил порою зады, некоторые высказывания публициста были всё-таки довольно интересными, неизбитыми. Сказанное относится прежде всего к описанию того периода жизни Пушкина, который наступил после кончины Арины Родионовны: «Он стал без неё сиротой, потому что никто так его не любил, как она, этою — самою нужною и самою редкою в жизни — любовью, всё дающею и ничего не требующею, любовью, к которой можно прильнуть и отдохнуть…» Пускай спорным, но логичным развитием такого тезиса стало допущение, как будто предвосхитившее построения нынешних адептов «альтернативной истории»: «И если б в те ужасные дни, когда назревала трагедия, была ещё жива Арина Родионовна и находилась при Пушкине, его судьба, быть может, сложилась бы иначе. Ему не перед кем было тогда открыться, некому было прикоснуться к его ранам опытною успокаивающею рукою».

В завершение очерка Е. Поселянин заявил, что в Петрограде или Москве «давным-давно пора воздвигнуть в лице Арины Родионовны прочный вещественный памятник этой светлой силе русского простонародья».

Другую, отнюдь не «светлую» и не заинтересованную в «литых из меди» монументах, силу, уже выводимую кое-кем на столичные улицы и сбивавшуюся там в ропщущие, звереющие с каждым часом толпы, увлечённый автор очерка, по всей видимости, упустил из виду.

Через несколько дней после появления этой публикации занавес опустился: в России произошла революция, началась Смута…

Пришедшие к власти, овладев перво-наперво почтой, телеграфом и прочим полагающимся имуществом, затем ничтоже сумняшеся взяли под свою жёсткую опеку и смиренную, добропорядочную пушкинистику. Определённые идеологические дивиденды сулила победителям всемерная эксплуатация имени и образа Арины Родионовны — как-никак простой крепостной женщины, верной соратницы поэта-декабриста. И няня Пушкина была без промедления внесена в «номенклатурные» списки угодных революционным прагматикам покойников («жертв царизма»). Стимулированные режимом сочинения на адаптированную тему, естественно, вскоре появились, а впоследствии они стали множиться как грибы после дождя. (Особенно преуспели на данном поприще представители поэтического цеха.) Листать и читать эти публицистические заметки, очерки и статьи — типа размышлений чешского коммуниста Юлиуса Фучика «Няня поэта»[35] — ныне можно, пожалуй, токмо по историографической необходимости.

Абсолютное большинство работ об Арине Родионовне, созданных при советской власти и по советским прописям, отмечены неизгладимой печатью «социального заказа» и имеют все характерные признаки скудоумного конъюнктурного ремесленничества. «Модернизированный „наш современник“ Пушкин вёл себя в романах и пьесах, выходивших в 1930–1950-е годы, в полном согласии с требованиями, предъявляемыми положительному герою советской литературы», — пишет в наши дни исследователь. И продолжает: «Его главная вдохновительница — Арина Родионовна, которая не только подсказывает ему мотивы и образы стихотворений, но и обсуждает с ним политические события»[36]. Скорее всего, заслуженным уделом таких сочинений всевозможных жанров будут разве что скупые строки в библиографических справочниках. Но и в указанные справочники вряд ли удастся поместить подлинные перлы — скажем, информацию о вновь выведенном в СССР сорте картофеля, который умельцы окрестили… «Ариной»[37].

вернуться

30

См.: <Аноним>. Няня // Киевское слово. 1887. № 26. 29 января. С. 2; Сементковский Р. И. Что нового в литературе?: Критические очерки // Нива. 1896. № 8. Стлб. 804–805; Кричевский Ал. Воспоминание о Пушкине и его няне // Жизнь и искусство. 1899. № 8. С. 4–5; <Аноним>. Пушкин и его няня // Задушевное слово. 1899. № 2. С. 30–32; и др.

вернуться

31

Щеглов Ив. Дом, где скончалась няня Пушкина // Новое время. 1899. № 8425. 12 августа. С. 2. Позднее этот очерк (в расширенном виде, с ошибочными выводами) вошёл в кн.: Щеглов И. Новое о Пушкине. СПб., 1902. С. 92–104.

вернуться

32

См. Приложение II.

вернуться

33

Московские ведомости. 1899. № 254. 10 сентября. С. 3–4. В том же году Московская университетская типография отпечатала «Русскую няню» Е. Поселянина отдельной брошюрой тиражом в 50 экземпляров.

вернуться

34

Новое время. 1917. № 14 692. 29 января (11 февраля). С. 6.

вернуться

35

См.: Фучик Ю. Избранные очерки и статьи. М., 1950. С. 226–227.

вернуться

36

Левкович Я. Л. Кольчуга Дантеса // Легенды и мифы о Пушкине. СПб., 1995. С. 268.

вернуться

37

Михайлова Н. И. «Шоколад русских поэтов — Пушкин» // Легенды и мифы о Пушкине. СПб., 1995. С. 291.