Иногда ощущение своей значимости даже пугало Фёдора Яковлевича. «Стоит мне заболеть, и история человечества изменит свою траекторию!» – вот мысль, постоянно, изводившая учёного, заворожённого своею мечтой. Иногда в самый неподходящий момент, например, когда он, сидел, бездумно помешивая кофе в кают-компании своей пещерной лаборатории, или когда поглаживал корпус мерно шумящего клонотрона, кто-то в его голове неожиданно возглашал: «Ты один из великих!»
Будучи атеистом, Поползнев объяснял свою профессиональную эффективность не даром божества, а даром случая, собравшего в его геноме лучшие гены родителей. И эти же гены вселили в его светлую голову весьма сомнительную мысль, которую можно было бы назвать верой в благосклонность к нему Фортуны. Удивительно, как в его голове рационализм атеиста совмещался с совершенно иррациональной верой, что сама богиня Фортуна следит за ним, охраняя от фатальных ошибок и не бросая в беде. Эта вера помогала Фёдору Яковлевичу сохранять оптимизм в бесконечной череде серых повседневных будней. Более того, за долгие годы пещерного заточения у него выработалась парадоксальная реакция на трудности: чем хуже, казалось бы, шли его дела, тем ощутимее зрело в его душе ожидание успеха – ожидание того, что принято называть подарком Фортуны. И, действительно, эта капризнейшая из богинь не раз подносила ему щедрые дары. Один такой составлял главную тайну Фёдора Яковлевича.
В конце 89-го он подготовил к работе три клонотрона и уже в 90-ом должен был приступить к первой попытке вынашивания младенцев без всякого участия суррогатных матерей. Однако важнейший вопрос, кого клонировать, решал не он, а какие-то большие начальники в Москве. Летом 90-го в Научхоз-21 прибыли двое «гостей» (женщина в конце июня и мужчина – в начале июля), от которых ему надлежало взять исходный клеточный материал. Чуть позже прибыл пакет с материалом третьего донора, и сразу после этого сверху был спущен приказ запускать процесс развития всех троих клонов. Поползнев приказ исполнил, но радовался недолго, ибо в самом начале великого предприятия случился досаднейший сбой – остановилось развитие клона от третьего, анонимного, донора. Кем был тот «счастливчик», никто не знал, но было известно, что таинственный пакет был доставлен в Норильск на военном истребителе. Поговаривали, что анонимом было какое-то важное лицо, чуть ли не член Кремлёвского Политбюро.
Поползнев быстро установил, что причиной сбоя было нарушение технологии консервирования клеток. Но когда он доложил своему московскому куратору о постигшей их неприятности, тот разорался и грубо выматерил ни в чём не повинного Фёдора Яковлевича. Сказал, что от успеха развития данного зародыша зависит финансирование всего Полярного научного подразделения. Московский начальник плохо разбирался в биологии развития, да ему и не нужно было в ней разбираться. Он просто потребовал, чтобы Поползнев сделал повторную попытку вырастить клон из образца тканей большого человека. Фёдор Яковлевич прекрасно понимал, что повтор ни к чему не приведёт, и тогда, недолго думая, он пошёл на подлог – взял для клонирования свои собственные ткани. Сначала Поползнева слегка мучила совесть, но он быстро её успокоил, рассудив, что его копия принесёт человечеству куда больше пользы, чем клон партийного аппаратчика.
К счастью, клон Поползнева успешно стартовал и завершил своё внутриаппаратное развитие лишь на сутки позже запланированного срока. Однако, когда осенью 91-го наступило время распределения младенцев по приёмным семьям, выяснилось, что Москва отказывается принять своего клона. Поползли слухи, что таинственный донор лишился власти в хаосе событий 91-го, а новые правители страны попросили головного куратора научхозов не докучать им проблемой усыновления копии политика, ушедшего в небытие. И тогда до Поползнева дошло, что ему снова невероятно повезло, что Фортуна не отвернулась от него, и теперь он может обеспечить попадание собственного клона в надлежащие руки. Вскоре подвернулась бездетная чета Маковских из Томска. Семья культурная – преподаватели Томского Политеха.