– Да, Илья, вы совершенно правы. Этот пункт о длительности ночи в тропиках обычно не замечается исследователями. И всё-таки, где вы отыщете ту первую выгоду от звукового общения?
– Попробую, – мрачно усмехнулся Илья. – Обычно думают, что язык помогал первобытным людям охотиться. Воображают, как в глубине роскошной пещеру при свете факелов полуголые люди разрабатывают план охоты на мамонта или шерстистого носорога. Выгода от поимки такого зверя, на первый взгляд, понятна, ведь он большой и, убив его, племя на какое-то время избежит голода. Но, во-первых, проектирование будущих действий предполагает уже очень сложный язык. А во-вторых, в жаркой Африке при отсутствии холодильников едва ли успех охоты на крупных животных был ключевым фактором выживания.
– Но если не охота, то тогда что? Неужто собирание корней? – хохотнул Бубенцов.
Голубые глаза Ильи вспыхнули.
– Во-первых, доказано, что собирание женщинами даров леса могло обеспечить перволюдей энергией и белками процентов на 80, а, во-вторых, было у наших далёких предков одно занятие поинтереснее охоты.
– И в чём же оно состояло? – улыбнулся Быстров.
– Этим занятием была война! – сурово произнёс Илья. – Надеюсь, вас не очень шокирует это слово? Я заметил, что российские интеллектуалы, как правило, ярые пацифисты, – студент весело обвёл глазами своих великовозрастных собеседников и посерьёзнел, увидев, как напряглись их лица.
– Да, молодой человек, – прервал тишину Быстров, – вы ткнули в самую чувствительную, в самую болезненную точку русского человека. Вспомните мнение Льва Толстого насчёт войны 1812-го года. Вспомните его слова, – и Быстров по-дикторски провещал: – «12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие».
Лицо Ильи исказила гримаса сострадания.
– Разумеется, и я всё бы отдал, чтобы война была бы противна человеческой природе, однако ж, истина дороже. К сожалению, война слишком глубоко укоренена в человеческую природу, и мне кажется… нет, я просто уверен, что именно война превратила обезьяну в человека.
– Продолжайте, Илья, мы вас внимательно слушаем, – Быстров был сосредоточен и даже суров.
Серьёзность старшего товарища передалась студенту.
– Относительно недавно я прочёл гениальную книгу англичанки Джейн Гудолл о поведении диких шимпанзе в природе. Оказалось, у обезьян есть особое чувство, подобное нашему патриотизму, – чувство принадлежности к своей локальной популяции, к своей стае. Внутри стаи самцы нередко дерутся, но очень редко дело доходит до убийства, однако же, столкнувшись на границах своей территории с самцами другой стаи, их охватывает неудержимое желание убить чужаков. И если чужаков меньше, то их действительно зверски убивают, не испытывая ни малейшей жалости. В итоге, если неподалёку друг от друга обитают две разные по численности стаи шимпанзе, то через некоторое время самцы большей стаи перебивают самцов меньшей, а после этого пожирают детёнышей побеждённых. Самок же приводят в свою стаю. Обратите внимание: такие войны выигрывают коллективы, умеющие (при равных прочих условиях) лучше воевать. Таким образом, было бы бесчестным не отметить, что даже у бессловесных шимпанзе примитивные войны между стаями могли стать весомым фактором отбора более умелых особей, но не в деле охоты, а в деле войны.
Илья вдруг замолчал, ему показалось, что мэтрам не нравится его чересчур милитаристская точка зрения.
– Рассказывайте, Илья, мы вас внимательно слушаем, – приободрил студента Быстров.
– У шимпанзе войны между стаями тянутся годами, – продолжил Илья, – потому что состоят из цепи жестоких, но случайных и относительно редких приграничных столкновений небольших групп самцов. Очень может быть, что примерно так же всё обстояло и у самых древних обезьянолюдей. А теперь представьте, что обезьянолюди какой-то стаи сумели выработать особые звуковые сигналы, собирающие самцов-пограничников в более крупные группы. Ясно, что такое «прогрессивное» нововведение увеличивало шансы на победу при столкновении с менее «продвинутыми» соседями. Так же ясно, что чем богаче становился язык стаи, тем легче и надёжнее было на нём планировать военные действия, и, следственно, тем легче побеждать. Таким образом, выживание наших далёких предков в жестоких первобытных войнах вело к развитию языка, а стало быть, и мозга. И вот тогда-то, – весело засмеялся Илья, – и возникла первая в истории человечества гонка вооружений. Но улучшались в ней не технические средства убийства себе подобных; нет, господа, первым и главным видом вооружения был наш родной головной мозг.