14
Всю осень и ползимы Фёдор Яковлевич провёл в трудах по восстановлению разрушенного научхоза. Ремонтировал инфраструктуру лаборатории, готовил списки оборудования и реактивов. Всё шло должным путём, как вдруг в конце февраля 2012-го неожиданно позвонил Никифоров и потребовал немедленно явиться в его петербургский офис для серьёзного разговора. По стальным ноткам голоса хозяина Поползнев почувствовал, что над его проектом нависла какая-то угроза. Надо сказать, предчувствие не обмануло учёного.
– Фёдор Яковлевич! – начал свой разнос Никифоров. – Ты не всё мне рассказал. Более того, ты скрыл от меня – боюсь, скрыл намеренно – серьёзнейшие подводные камни твоей, та скать, авантюры.
– Григорий Александрович, я ничего от вас не скрывал. Вы же читали мой официальный отчёт, – попробовал оказать сопротивление Поползнев.
– Твой отчёт касается внутриутробного развития младенцев, но там нет ни слова об их дальнейшей судьбе.
– Младенцы были совершенно здоровыми, – залепетал Поползнев.
– Здоровыми, говоришь, – презрительно скривил рот олигарх. – А вот буквально три дня назад я случайно разговорился с одним крупным биологом, и разговор наш коснулся клонирования животных. И тот учёный сказал мне, что в этом деле генные копии наверняка окажутся хуже оригиналов. Более того, свой пессимизм тот научник подкрепил довольно вескими, как мне показалось, аргументами. Правда, я в этом деле не особенно рою, но он-то, между прочим, членкор Российской академии наук. И вот этот авторитетнейший учёный популярно заяснил мне, что клон получает свои гены от клетки взрослого организма, то есть от клетки, возникшей после длинного ряда делений в теле, та скать, оригинала. А при каждом клеточном делении в наследственном веществе якобы могут возникать как бы дефекты. Членкор назвал такие дефекты соматическими мутациями. И ещё он что-то талдычил про какой-то предел, который типа ограничивает число более-менее бездефектных клеточных делений. Выходило, что каждый клон уже с самого начала своей жизни отягощён немалым числом изъянов, и потому, когда вырастет, он будет слабее, глупее и помрёт раньше, чем организм, зачатый обычным способом. И наконец, тот крупный биолог просто сокрушил меня… просто, понимаешь ли, в пыль меня растёр, когда сказал, что знаменитая овечка Долли – первый якобы успешный клон животных – отбросила свои копыта прискорбно рано, прожив всего шесть лет, вместо обычных для овец двенадцати.
Поползнев слушал, и отчаяние охватывало его душу. Он знал эти аргументы и понимал их силу, ведь когда-то он и сам допускал, что клоны будут уступать по жизнеспособности своим единогенным родителям. «Если сейчас я не найду контраргументов, то дело моей жизни погибнет», – вот главная мысль, изводившая Фёдора Яковлевича, пока он выслушивал пространные разглагольствования Никифорова. И тут он вспомнил Илью, его весёлый нрав, умную речь, пышущее молодостью и здоровьем тело. «Нет, – успокоил себя учёный, – страхи насчёт дефектности клонов основаны не на фактах, а на наукообразных фантазиях».
– По судьбе одной овечки нельзя строить теорию, – спокойно возразил Поползнев. – Долли могла умереть от случайных, совершенно побочных причин. К тому же, насколько мне известно, клеточный материал, откуда были взяты ядра для зачатия Долли, довольно долго пролежал в морозилке, и это могло отрицательно сказаться на качестве овечьих хромосом.
– Хорошо, Фёдор Яковлевич, возможно, тот членкор не всё знает. Но почему ты скрыл от меня про мутации и про исчерпание какого-то предела?
– Соматических мутаций не стоит бояться, ибо их число весьма невелико.
– А предел? – гаркнул Никифоров.
– Речь идёт об исчерпании лимита Хейфлика на число клеточных делений в искусственных средах. Это число для клеток человека близко к 52. Однако наши клоны начинают своё развитие в особой среде – в среде яйцеклетки. Я уверен, что клеточное ядро взрослого человека, попав в яйцеклетку, восстанавливает исходную величину лимита Хейфлика.
– Возможно, ты прав, – смягчился Никифоров, – но всё-таки я бы хотел подстраховаться. Знаешь, в мире бизнеса в ходу выражение: надеясь на лучшее, готовься к худшему. Так вот, господин хороший, в твоём отчёте написано, что первые клоны, выношенные в твоих родильных аппаратах, увидели свет божий весной 1991-ого, стало быть, сейчас им уже около двадцати одного года. Ну, а теперь перехожу к самому главному: я хочу, что называется, непосредственно, тэкэть, своими собственными глазами взглянуть на твоих первенцев. И тогда я с ними просто поговорю. Я уверен, что мне удастся, э-э-э… типа разобраться и в их умственных способностях, и в их физическом развитии.