Всю неделю Олег вёл себя с Ритой, будто ничего не произошло, то есть не пытался заговаривать с нею и даже не бросал на неё долгих взглядов. Она уже решила, что парень не справился с «папашиной нетленкой» и пошёл на попятную, но в пятницу, в конце занятий, он подошёл к ней.
– Рита, можно я снова составлю тебе компанию в твоей воскресной поездке в Зеленогорск?
Рита вздрогнула и сильно покраснела. Овладев собой, спросила:
– Ну как? Пробовал читать папин продукт?
– Я прочёл его от корки до корки и даже решил все задачи.
– Все?!
– Да все.
– Невероятно! Ума не приложу, как ты сумел и как ты успел?! – Рита не могла скрыть изумление.
– Ничего удивительного. Всю неделю я читал фактически только книгу твоего отца, всё остальное отошло на третий план.
– Во как! А ты уверен, что правильно решил его задачи?
– Уверен.
– Олег, я почему-то верю тебе, – сорвалось с языка Риты. И она радостно рассмеялась, поняв, что невольно проговорилась. Ей хотелось верить ему и в него, потому что на неё обрушилась влюблённость – вероятно, самое прекрасное чувство, дарованное нам природой.
22
Арина с интересом и долей ревности наблюдала за развитием отношений Олега и Риты. «Я сама придумала эту связь, и пока всё идёт по моему сценарию», – твердила она себе. И тем не менее, ей становилось не по себе, когда она видела, как, взявшись за руки, они летят по университетскому коридору, и каким огнём полыхают янтарные Ритины очи. Оказалось, Арине было мало олигарха, осыпавшего её золотым дождём и исполнявшего все её капризы, – нет, она горевала по бедному и неловкому студенту, которого потеряла. Ей нужно было, чтобы Олег ходил за нею как тень, бледный и грустный, чтобы бросал на неё взгляды, полные страсти, а она проходила бы мимо с высоко поднятой головой, даже не взглянув на беднягу.
А Никифорову не терпелось показать олигархическому свету свою жемчужину, но не в качестве временной подружки или девушки для эскорта, нет, он мечтал представить её в ранге законной супруги. Он заранее предвкушал сладкое чувство собственного превосходства, когда, подойдя к заместителю министра экономики Анатолию Семендяеву, он небрежно бросит ему: «Знакомься, Толик, это моя жена Арина». И тогда Никифоров увидит, как покраснеет лицо Семендяева, как поднимутся от изумления его седоватые брови, как невольно откроется его рот… и лишь через долгие пять секунд он сможет суетливо выговорить: «У-у-о-очень приятно э-э-э…», – и ещё долго взгляд Семендяева будет скользить по лицу Арины, не в силах оторваться от него. А потом жалкий замминистра услышит в ответ что-нибудь вроде: «Давно хотела с вами познакомиться, Анатолий Ильич. Всё хотела вас спросить, когда же, наконец, вы снизите процентную ставку по ипотеке?»… Но Арина не спешила выходить замуж. Когда Никифоров в очередной раз напомнил ей о своём обещании, она ответила: «Только после сессии, и никаких венчаний, свадеб и прочей показухи». Скрепя сердцем, он согласился.
Первого июля 2012-го они прошли через урезанную процедуру во дворце бракосочетаний на Английской набережной, а утром следующего дня отправились в свадебное путешествие. Арина выбрала Италию, и Никифоров порадовался, что его экстравагантная жена не потянула его в какую-нибудь Колумбию или (не приведи, Господи) на какой-нибудь Берег слоновой кости.
Арину с детства волновала Венеция. Она хотела взглянуть на этот, по любым меркам, небольшой город, владевший в течение нескольких столетий всем Восточным Средиземноморьем. Лишь гигантская Османская империя заставила венецианцев оставить свои бесчисленные колонии. А ведь сама Венеция стояла на болотистом островке с пустыми недрами. Чудесный взлёт города не укладывался в рамки стандартных экономических схем. Так пушкинский Евгений Онегин, начитавшись Адама Смита, полагал, что государство может разбогатеть, «когда простой продукт имеет», но у Венеции не было даже простого продукта. Увидеть этот невероятный город стало для Арины мечтой – прекрасной, навязчивой и мало осуществимой. И вот её детская мечта сбылась.
Они прибыли в Венецию скоростным поездом из Милана. Выйдя из вагона, тут же пересели в водное такси и направились к своей гостинице на Большом канале. У входа в канал их встретил великолепный собор Санта-Мария-делла-Салюте, возведённый в память ста тысяч граждан Венеции, погибших от чумы в начале семнадцатого столетия. Собор был прекрасен, но настраивал на печальные мысли о бренности жизни и о скоротечности славы. «О, как быстро проходит мирская слава! (O quam cito transit gloria mundi!)», – возглашают при инаугурации нового римского папы. Так прошла и военно-экономическая слава Венеции, остались лишь прекрасные камни.