Арина почувствовала, что зацепила за что-то очень важное.
– Почему мы совсем не скорбим, когда наш солдат, убивает на территории противника людей, защищающих свои дома и своих домочадцев? Я невольно ставлю себя на место тех «чужаков», и мне становится не по себе. Но тут включаются в дело облечённые властью авторитеты. Во-первых, говорят они, разоряя вражескую страну и уничтожая её население, наш солдат обеспечивает безопасность и процветание нашего (то есть моего) отечества. А во-вторых, мне подкидывают мыслишку о биологической или культурной недоразвитости противника. Негодность обоих аргументов очевидна, но приходится признать, что наша несокрушимая убеждённость в праве убивать так называемых ВРАГОВ является одним из столпов нашего общественного сознания. А как быть с ныне общепринятым представлением об огромной ценности любой человеческой жизни? И разве враг не человек?
И вдруг Арина вспомнила, как в детстве сам собой разрешился, казалось бы, неразрешимый вопрос: «Как можно с удовольствием есть котлеты, сделанные из мяса таких милых, добрых и беззащитных телят и поросят?» Ответ был прост: «Мы вынуждены губить братьев наших меньших, ибо того требует наш инстинкт, наша природа, созданная бесчувственной эволюцией».
Этот мимолётный экскурс в детство что-то изменил в сознании Арины. Ей вдруг показалось, что она близка к разрешению поразившего её парадокса.
– Да, конечно, – прошептала Арина, глядя на тёмную воду какого-то узенького канала, – сама категоричность нашей убеждённости в праве на убийство неких «врагов» указывает на то, что в основе этого странного представления лежит врождённый инстинкт… инстинкт войны. Что делать? Мы продукт бесконечной и не знающей сострадания борьбы наших звероподобных предков за элементарное выживание. Стало быть, мне нужно не возмущаться, а смириться с реальной природой живых существ, к которым меня угораздило принадлежать.
Вот так, любуясь красотами города, возведённого на зыбком болотистом грунте, Арина подводила идейный грунт под план своей собственной жизни. И этот план уже смутно витал в её мыслях.
23
Их свадебное путешествие подходило к концу. Утром накануне возвращения на родину Арина проснулась чуть свет, обвела блуждающим взором роскошный интерьер в стиле раннего барокко и задумалась: будущее пугало своею неопределённостью. Кто на самом деле Григорий? Что она знает о нём? Лежащий рядом Никифоров, будто ощутив взгляд жены, открыл глаза:
– Господи, как же ты прекрасна! – еле слышно проговорил он. – И давно не спишь? – заметив странную серьёзность Арины, добавил: – Что случилось, Козочка?
– Милый мой дружочек Гришенька, нет ли у тебя каких-нибудь секретов, которые мне было бы неприятно открыть в ближайшем будущем? Этот вопрос, вообще-то, принято задавать перед регистрацией брака, но почему бы нам не исправить это упущение прямо сейчас?
Никифоров вздрогнул. Он не был подготовлен к такому прямому вопросу. Ему не хотелось открывать молоденькой девчонке все свои тайны. Но она была его женой, и он был в неё влюблён.