Около часа дня местного времени Фёдор Яковлевич выбрался из пещеры, Было тихо, землю окутывала сумеречная мгла, но снег на южных склонах сопок уже розовел, отражая предрассветную зарю. Поползнев надел лыжи и подошёл к озеру – в разрыве горной цепи южного берега чуть выше горизонта стояло красноватое косматое солнце. Только в Заполярье понимают, что значит увидеть солнце, после тягостных недель кромешной тьмы. Поползнев глядел, как загипнотизированный, на огненный диск, зависший в просвете между чёрными треугольниками сопок, и на сверкающую солнечную реку, текущую к его ногам по заснеженной равнине замёрзшего озера. Вскоре солнце ушло за сопки, но затухающая заря продолжала освещать небо и окрашивать в пунцовый цвет холодную озёрную твердь. А Поползнев всё не уходил. Его тянуло рассуждать.
Долгая жизнь в отрыве от людских скопищ выработала у него привычку к размышлению по любому поводу – и крупному, и мелкому. Он почему-то вспомнил, как когда-то его веселил доктор Куропаткин – его первый и последний научный руководитель. Поползнев несколько раз был свидетелем интереснейшего момента, когда у шефа возникало творческое озарение. Но ещё интереснее было наблюдать, с каким рвением Куропаткин начинал убеждать своих подчинённых взяться за проверку его очередной свежеиспечённой гипотезы. Многие отказывались это делать, просто потому, что уже не один год искали экспериментального подтверждения какой-то из предыдущих гипотез шефа. Впрочем, практически всегда находилась неопытная девушка (дипломница или аспирантка), которая соглашалась проверить новую догадку Куропаткина. Однако догадка, как правило, не подтверждалась, и девушка тратила впустую два-три года своего лучшего времени. Поползнева веселил парадокс: шеф тратил несколько минут на порождение гипотезы, а невинная девушка убивала несколько лет, тщетно ища доказательство прозорливости начальника. Впрочем, гипотез у шефа было много, и трудолюбивых сотрудников хватало, так что, чисто теоретически, был шанс, что хотя бы одна из гипотез окажется верной и окупит гигантский труд многих приятных и энергичных людей. Но Куропаткину не везло: за свою жизнь он породил не менее двух десятков правдоподобных гипотез, но все они, в конечном счёте, оказались ошибочными.
Фёдор Яковлевич проклинал судьбу и всю горбачёвскую заваруху, которая вырвала из его творческой жизни двадцать невосполнимых лет. И теперь тягостное чувство неполной реализации своего потенциала толкало 64-летнего исследователя на поиск новых свершений, не уступающих по масштабу прежним.
И вдруг (может быть, из-за краткого появления солнца) его душу будто пронзила молния блаженства. Он знал этот знак, которым мозг оповещает сознание о зарождении «неплохой» мысли. «Боже! – запела душа пожилого учёного. – Наконец-то! А я уж боялся, что больше не испытаю это восхитительное переживание». Поползнев стоял, тупо уставившись на ещё яркую зарю, и ждал пресловутого озарения. Но озарение не приходило, напротив, какой-то раздражённый голос в его голове стал требовать, чтобы он не изобретал велосипед, а сосредоточил бы своё внимание на доведении до совершенства программы развития человеческого плода в клонотроне. Иными словами, голос трехвого рассудка призывал полностью автоматизировать внутриаппаратный процесс, чтобы любая девушка-оператор со средним техническим образованием могла бы без труда обслужить клонотрон. И вдруг совсем другой, какой-то сбивчивый и плохо поставленный голос задал вопрос: «А что если внести изменение в программу внутриаппаратного развития?» Поначалу Фёдор Яковлевич хотел отмахнулся от этой мысли, пробурчав: «Что за вздор мешает мне думать!». Действительно, до сих пор он старался воспроизвести именно НОРМАЛЬНУЮ программу развития плода, ту, что реализуется в беременной матке лучших представительниц прекрасного пола. И тем не менее, что-то в том вздорном призыве соблазняло Поползнева. По своему опыту он знал, что если нелепая с виду идея не желает в течение первых трёх минут отправляться на свалку, то значит, к ней следует присмотреться. И он попробовал это сделать:
– Сейчас я могу наблюдать и контролировать весь внутриаппаратный этап развития человеческого клона – от зачатия до момента условного рождения. Состав питательного раствора я могу изменять по своему усмотрению. А что если к этому раствору добавить нечто, что ускорило бы развитие мозга? – спросил себя Фёдор Яковлевич, и тут же сильнейшая радость снова захлестнула его душу. – Боже! – воскликнул он. – Увеличение мозга! Вот путь, который приведёт меня к звёздам. Череп младенца, конечно, тоже возрастёт, но ведь родов-то нет, так что можно увеличивать размер головки плода сколь угодно. Вот дело, которое, пожалуй, увлекло бы меня даже на старости лет», – задумчиво произнёс Поползнев, глядя на проём в горной цепи, где догорала первая заполярная заря 2015-го года.