ДАРЬЯ. Лучше мужика бы.
ФЕДЬКА. Может, я сгожусь?
ДАРЬЯ. Как ты меня разыскал?
ФЕДЬКА. А помните, два года назад мы с тобой столкнулись на крыльце знахарки, ну, а язык меня и до Киева доводил, и далее. Вернуться решил, нет русскому человеку радости ни в славянских краях, ни в заморских.
ДАРЬЯ. Как же ты на Ваню похож.
ФЕДЬКА. Пришёл просить тебя, чтобы замолвила словцо перед ним, без него в Москве мне не жить, а в других городах привыкать надо, времени жалко.
ДАРЬЯ. Может, и сгодишься.
ФЕДЬКА. Так давайте, поколю.
ДАРЬЯ. Коли, коли делать нечего. Но я с Осиповым дружбы не вожу и чаи мы с его женой не гоняем.
ФЕДЬКА. Говорят, у них - душа в душу.
ДАРЬЯ. Светлая девчонка, мне ли не знать, не того полюбила бы да тут уж, как выросло, так и срослось. В избу не пущу, там сынок хозяином, а вот в баньке поживи покуда, дальше видно будет.
ФЕДЬКА. Ты светлее, тётя Дарья, правда-правда, вот тут уж мне лучше знать. Сын Корытин?
ДАРЬЯ. Старая я уже, Федя, да и время безмужних особенно не щадит.
ФЕДЬКА. Ты мне всегда виделась краше всех жён на Москве, я и Аринке честно признавался.
ДАРЬЯ. Ты ко мне клинья бьёшь, что ли, весна разум мутит?
ФЕДЬКА. Рад был бы да не смею. Нет, тётя Дарья, за помощью пришёл, искренне, по ходу и полюбоваться. Вслух почему не сказать, чтоб знала. Когда честно с близкими людьми, надёжнее крыша над головой и сон всегда в руку.
ДАРЬЯ. Аринку любишь...
ФЕДЬКА. Не знаю, обманула она меня с возвращением, обидела. Так-то бы только хорошее от неё помнится, а вот про себя не очень. Нет, наверное, любви нет, одна печаль и та лёгкая, приятная.
ДАРЬЯ. Ладно, потом доколешь, пойдём, покажу тебе крышу над твоей головой. Мешок не забудь. (Уходит за дом.)
ФЕДЬКА. Главное, голову не забыть. (Уходит за Дарьей.)
СЦЕНА 20. Спальня в особняке. Аринка больна, лежит в постели. Входит Осипов, в руках - ящик с пистолетом.
ОСИПОВ. Жива? Сейчас отец твой придёт.
АРИНКА. Обедал?
ОСИПОВ. Глянь, какой пистолет. (Демонстрирует.) К столу вместе пойдём.
АРИНКА. Кто-то поднёс оружие? Ванечка, чёрт побери, ты сбрил бороду!?
ОСИПОВ. Нельзя долго лежать, Аринка, поверь стреляному воробью хождение и свежий воздух лечат добрее. Ты же просила посмотреть, что у меня за лицо на самом деле.
АРИНКА. А я думаю, что такое, ужели и с глазами что-то стряслось.
ОСИПОВ. Зря?
АРИНКА. Ну, нет, я так и знала, что ты красивее красоты...
ОСИПОВ. Французский атташе подарил, шпион чёртов, его вздёрнуть бы, а он танцует из дома в дом, мозги тёткам пудрит, молодец шельмец, уважаю, и штукарь ещё тот. Всё, про бороду хватит.
АРИНКА. Женские хвори, Ваня, требуют покоя. Хотя знахарка моя, вспомнилось, говорила твоим речами. На свежем воздухе по мне не бывать надо, а жить, там хочешь не хочешь и находишься, и намашешься.
ОСИПОВ. Может, ну её, Москву, уйдём в лес, в поле, куда хочешь, и заживём деревней?
АРИНКА. Шутишь?
ОСИПОВ. Поднялся я в гору, стою, под ногами весь мир, солнце светит, красота, а кругом и в душе стынь... хорошо вдвоём, один застыл бы, заледенел.
АРИНКА. Я-то рада бы, да ты уже вниз не спустишься, там-то бы тепло, но за деревьями леса не видно, а за людьми - света.
ОСИПОВ. Девчонка, вроде, а понимаешь. И что же делать?
АРИНКА. Или стой до конца, или примечай новую гору, если скучно.
ОСИПОВ. Выше Москвы только Санкт-Питерсбурх, императорский трон.
АРИНКА. Мне думается, что Россия повыше их обоих будет. И трон на свете не один.
ОСИПОВ. Так ведь все заняты, лапушка. Хотя можно отобрать, купить с нашими-то с тобой деньжищами.
АРИНКА. Не любишь ты компаний, бесед с гостями, а зря.
ОСИПОВ. Ну, их, толкутся, чирикают днями напролёт.
АРИНКА. А я люблю послушать. Что на востоке, что на западе, хоть где, трон отобрать можно, но их народы любят знать, уважают родословную, не как у нас.
ОСИПОВ. Точно, наши барина за милостыню чтут, подаёт - хорош, не подаёт - могут и на вилы поднять, нашим и надо-то немного, так, для сознания собственного уважения, а на прокорм сами наворуют, намутят, награбят. Намекаешь, сбросят меня с насиженного трона?
АРИНКА. Кто знает, ты у меня могуч.
ОСИПОВ. Ну, и какой берём?
АРИНКА. Ты - хозяин, Иван Осипович, тебе выбирать. А лучше не выбирать бы, воевать же придётся, людей обездоливать, лучше новый наладить, свой престол, собственный. Велика Россия, Ваня, в ней всегда готово место для нового дома...
ОСИПОВ. А старый пусть гниёт себе... ишь ты. Может, и бабья дурь, может, и небесная мудрость, недаром на российском престоле опять баба...
Входит Корытин.
ОСИПОВ. Проходи, Андрей, я покуда оружие рассмотрю, а вы потрепитесь.
КОРЫТИН. Чёрт, Осипов, ты!? Хочешь быть моложе?
ОСИПОВ. Получилось?
КОРЫТИН. Не мне судить. Плохо, дочь?
АРИНКА. Здравствуй, отец.
КОРЫТИН. Не надо было с лекарями завязываться, есть же надёжные повитухи.
ОСИПОВ. Ты, папаша, лаяться пришёл на дочь или что?
КОРЫТИН. Не пойму, когда это я тебе отцом стал, Аринка, всю жизнь тятей был.
АРИНКА. Пойду, прослежу за обедом. Отвернись, тятя, мне встать надо.
КОРЫТИН. Вчера только рожала, а сегодня уже встаёшь, не рано ли.
АРИНКА. Ваня, помоги.
КОРЫТИН. Я ближе.
ОСИПОВ. У неё муж есть. (Идёт к Аринке.)
АРИНКА. Сильный, надёжный, богатый, как ты хотел, тятя, да ещё и любимый. Я - скоро, Иван, пусти, самой надо пройти. (Уходит.)
ОСИПОВ. Видал, игрушку поднесли? Хочу опробовать, не серчай, заряжать буду. (Заряжает пистолет.) Что ты в последнее время, Андрей, такой дёрганый, грубый.
КОРЫТИН. На службу мне, зачем звал.
ОСИПОВ. Тебя же на обед звали.
КОРЫТИН. Занят, Иван, очень, прости.
ОСИПОВ. Не любишь ты нас. Из-за меня, понимаю, не такого головореза желал ты дочери. А всего-то и надо было, что не отменять свадьбу её с Федькой Половцевым, потому как не нашего ума это дело учить детей их собственной жизни, ты же не ходишь вместо них до ветру. (Подходит, с пистолетом, к окну, распахивает.) Какая же славная штука весна, не то, что жить, летать охота. Попаду в ворону, нет ли. (Стреляет.) Мимо.
КОРЫТИН. Тебе-то откуда знать родительские заботы, твоя жена мёртвенького родила. Какой нормальный муж зовёт в сваты не друга, не попа, а палача. Похоже, не бывать тебе отцом с Аринкой.
ОСИПОВ (заряжает пистолет). Зато у нас любовь, Корытин, и бог с ними, с детьми. Славное оружие, хочешь стрельнуть?
КОРЫТИН. Нет.
ОСИПОВ. Я почему-то, господин родственничек, совсем от постороннего народа узнаю, что сестра моя собирается выслать на Москву чуть ли не войско.
КОРЫТИН. Сестра твоя - это государыня Елизавета Петровна, что ли? Зарвался ты, Каин. А ещё будет учреждена специальная комиссия с генерал-майором Ушаковым, в пику нашему с тобой Сыскному Приказу. Точнее, в пику тебе, в харю. Как только будет повод, например, пожарище погонит москвичей с пепелищ в чисто поле. Для поджогов из Санкт-Питерсбурха уже и надёжные люди присланы, ждут команду. Каждого пасут по двое наших сыщиков с доносчиками. А молчал потому что я, Осипов, всё же государев человек, и я не главный судья, так что, не мне решать, что делать.
ОСИПОВ. Теперь мне не успеть сделать тебя главным судьёй.
КОРЫТИН. Думай.
Входит Аринка.
АРИНКА. К обеду уже накрывают.
ОСИПОВ. Оставить всё, правда, Аринка, и пусть оно горит всё синим пламенем.
АРИНКА. Да хоть и не синим. Что-то мне дурно.
ОСИПОВ (подхватывает Аринку). В постель, в постель...
КОРЫТИН (хватает пистолет). Сдохни, ирод.
АРИНКА. Тятя!
ОСИПОВ (уложив Аринку). Аринушка, устала... сиди смирно. А что, сыщик, разумно, нет Каина - нет и задачи, ты - на коне, так-то убийца, но герой Отечества.