КОРЫТИН. Москву жалко, опять сгорит, и дочь моя ещё молода, чтобы с тобой гробиться. Аринка, прочь! (Стреляет.)
АРИНКА (закрыв телом Осипова). Ваня! (Падает, раненая в грудь.)
ОСИПОВ (обнимая Аринку). Жена...
КОРЫТИН. Сатана, будь ты проклят. (Убегает.)
ОСИПОВ. Голубушка... (Подбегает к окну.) Держи вора! Корытин, убийца! Закрыть Москву, поймать Корытина! (Обнимает Аринку.) Светик мой... родненькая...
АРИНКА. Прости, Ванечка. Не люби так крепко, пусти.
ОСИПОВ. Мы ж и не жили...
АРИНКА. Больше не могу, больна я. Пусти.
ОСИПОВ. Что мне без тебя...
АРИНКА. Ни к чему я тебе - уродина, калека.
ОСИПОВ. То моя вина...
АРИНКА. Нет, муж мой ненаглядный, нет, так должно было быть, иначе не сошлись бы мы никогда, не разглядели бы друг друга. Прости, что не оставила тебе наследника...
ОСИПОВ. Аринушка, не надо, нельзя таким, как я плодиться. Мне нужна ты.
АРИНКА. Отпусти.
ОСИПОВ. Нет.
АРИНКА. Отойду когда, бросай всё. Покайся, Каин, и Бог примет тебя под покров свой... Он будет любить тебя так, как никто... Он уже любит... Он уже ждёт... Он всегда ждёт нас. Здравствуй, Боже мой, вот я. (Умирает.)
ОСИПОВ. Жена моя... жена... жена.
СЦЕНА 21. Хлев. Дарья чистит стойло. Входит Корытин.
КОРЫТИН. Не думал в хлеву встретиться, обыскался.
ДАРЬЯ. А я не пряталась.
КОРЫТИН. Времени нет. Мне нужен Каин.
ДАРЬЯ. Ты бы хоть о сыне спросил.
КОРЫТИН. Спросил, не у тебя, у него самого.
ДАРЬЯ. Андрей...
КОРЫТИН. Сдашь мне Каина, верну мальца, мне чужого не надо.
ДАРЬЯ. Шутишь?
КОРЫТИН. Каин застрелил мою Аринку, обвинил меня, потом понял, что правда сильнее клеветы и бежал от правосудия, московские пожары тоже его рук дело.
ДАРЬЯ. Не пори чушь, Корытин, Осипов столько народу перебил, что из-за одной девки не побежал бы да ещё от жены.
КОРЫТИН. Моя дочь - не девка.
ДАРЬЯ. Твой сын - не вор, чтоб держать под арестом.
КОРЫТИН. Побудет в залоге. Я всегда знал, где ты, а мог бы, ты знаешь, отдать под суд, как беглую преступницу. Ты мне обязана, отдай Каина.
ДАРЬЯ. Да где ж я тебе его возьму!
КОРЫТИН. Ищи, сроку три дня, потом щенка свезу в самый дальний монастырь, какой ни на есть.
ДАРЬЯ. Твой же сын, Андрюша...
КОРЫТИН. Может, и от меня, но не мой. У меня была одна Аринка, её я растил своими руками, врождённым моим сердцем, и больше у меня никого нет. Так и быть, собери сопляку в дорогу одежды там, и еды ему да на нас троих мужиков, а да, ещё же и возница.
Входит Федька.
КОРЫТИН (выхватывает пистолет). Каин!?
ДАРЬЯ. Нет, это Федя! Фёдор Половцев!
КОРЫТИН. Врёшь...
ДАРЬЯ. Голос подай, дурень!
ФЕДЬКА. Дядя Андрей, здорово.
КОРЫТИН. Мама родная, как две капли. Ты здесь как?
ФЕДЬКА. Живу.
КОРЫТИН. Так-так, так ведь ты тоже в розыске. Ты, Заринка, воровская душонка, только разбойников привечаешь. Уж не любовничком ли? Покраснела... Чудны дела твои, Господи.
ДАРЬЯ. Вот ведь, господин протоколист, так похожи, что никто не отличит в полутьме, а когда на свет опять выведут из застенка ничья мать родная дитя не узнает.
КОРЫТИН. Я давно уже судья.
ДАРЬЯ. Не забирай сыночка от матери, Андрюша, не бери грех, не пусти родную кровь!
КОРЫТИН. И правда, пусть будет про запас, тем паче, что всё одно, виновен. И Федька всегда хотел стать Ванькой. Кучерявый у тебя умишко, Заринка Иванова, молодца тебе за это. Но Каина ты мне найди, даю неделю. Соглядатаев поставлю да и соседи не дадут спуску, особенно если власть прикажет. Ладно. (Выглядывает из ворот, кричит.) Эй, Иванов, Петров, отдайте мальчишку матери, а сами сюда, ко мне, оба.
ДАРЬЯ. Господин судья, благодарю вас, Андрей Афанасьевич, сорокоуст закажу сей же час! Одна ещё просьба, пусть Федька напоследок вилы заточит, заберёте, где мне потом мужские руки взять, вилы-то совсем затупились.
КОРЫТИН. Иди уже, не-то передумаю.
ДАРЬЯ. Я вам поесть соберу или отобедаете на дорожку?
КОРЫТИН. Только с собой.
ДАРЬЯ. Благослови вас всех, Господи. Прости, Фёдор, сдуру ты ко мне подлой тётке прибился, так не будь глупее глупого впредь, ты же когда-то дружил с умом, заточи вилы, ты обещал. (Уходит.)
КОРЫТИН. Ну, что стоишь, точи вилы.
ФЕДЬКА. Ладно. (Берёт вилы.) Где она камень задевала. Так вы меня хотите Каином выставить, дядя Андрей?
КОРЫТИН. Смышлёный же был малый, высоко мог подняться.
ФЕДЬКА. Кабы ты ни за что отца моего не погубил.
КОРЫТИН. Постой-ка, что значит вилы затупились...
ФЕДЬКА. Сарынь на кичку! (Вонзает вилы в Корытина).
КОРЫТИН. Кто ж вилы точит... (Умирает.)
ФЕДЬКА. То-то, что никто. Оторвался от народа, господин судья, а мог бы жить. Постой, гляну. (Смотрит в щель стены.) Ага, забирает мальца. Ох и мудра ты, тётя Даша моя. Лучше я тебя, Корытин, в загон к свиньям заброшу. (Поднимает Корытина.) Христос в хлеву родился, тебе за честь здесь помереть, но ясли не для тебя, тебе по рангу свиное корыто. (Перебрасывает Корытина в загон.) Пусть тебя твои подольше ищут. Ну, теперь, Федька, дай бог ноги. (Убегает.)
СЦЕНА 22. Болото. Василий сидит, прислонясь к стволу дерева.
ВАСИЛИЙ (поёт). Возблагодарим тя, Дево, радостью на сердце исполнением. В покаянии зовем тя, ты душевной скорби Победительница Вседержавная Царица, всяким человекам наставление, Христа Бога родшая и веры православной Сохранительница. Пресвятая Дева, Мати Божия, Благая Богородица Не остави нас своею вечною и доброю молитвою.
Входит Осипов.
ОСИПОВ. А я слышу - песня над болотом, дай, думаю, гляну на певца. А ведь я, таки, нашёл тебя, Василий, искал, искал. Здорово.
ВАСИЛИЙ. Ты кто, брат?
ОСИПОВ. Сын божий Иван Осипов Каин.
ВАСИЛИЙ. А я Пётр, раб божий Пётр, по прозвищу Камчатка.
ОСИПОВ. Ишь ты, как тебя прибило, видно, накопилось, что рассказать.
ВАСИЛИЙ. Сыну Божьему исповедаться - великий дар.
ОСИПОВ. Да ты совсем плох, ни черта не разбираешь.
ВАСИЛИЙ. Умираю, отче.
ОСИПОВ. Посидим рядком, поговорим ладком. (Присаживается к Василию.) Послал я всё к чёртовой матери, дай, думаю, теперь схожу к Богоматери, хотел у тебя дорогу расспросить.
ВАСИЛИЙ. Торопиться надо, дух оставляет.
ОСИПОВ. Люди говорили, ты обет молчальника дал.
ВАСИЛИЙ. С детства высказывать или с последнего дня?
ОСИПОВ. Не надо мне твоей жизни, монах, меня своя к земле пригибает, в болото вон вбило. Я не поп, чтоб чужие тайны копить, а Бог и так всё про нас знает, безо всяких разговоров.
ВАСИЛИЙ. Не понимаю.
ОСИПОВ. А в застенке понимал, Вася Величество, и много больше моего.
ВАСИЛИЙ. Я не Василий, отче, я Пётр.
ОСИПОВ. Вот и я не Каин. А знаешь, кто я? Аринкина радость. И смех, и грех, и чудо сказочное. Эх, Вася-василёк, давай-ка, братушка, лучше споём вдвоём, там-то попеть не дадут, там, говорят, только ангелам разрешается. Кто говорит, что говорит, ужели кто бывал и вернулся, а-то и все там были, все вернулись, да память друг другу поотшибали, заодно с рогами. Веселей, Васятка, ходи вприсядку... Вернее, допоём, любимую. (Поёт.) Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу, Тя величаем.
ВАСИЛИЙ (поёт). Яко призре на смирение рабы Своея, се бо отныне ублажат Мя вси роди.
ОСИПОВ и ВАСИЛИЙ (поют). Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу, Тя величаем...