- Что делаешь здесь? Тебе не сказали, что сюда приходить нельзя?
Я не отвечал, я лишь прикидывал, что лучше сделать: впиться ему в глаза или смыться отсюда. Но это было бы слишком просто и трусливо, а я не хотел, чтобы он считал меня трусом. Сын Фиена – не трус и не подлая тварь, сын Фиена – воин и никого не боится, даже смерти.
- Тренируюсь, — проворчал себе под нос и повертел мечом, повторяя действия воинов на тренировках.
Демон усмехнулся, а у меня от пронзительной ненависти к убийце моего отца по телу прошла дрожь презрения. Ничего, придет день, когда усмехаться буду я, сидя на его троне.
- Для чего? Обороняться от церберов?
- Нет, чтобы, когда вырасту, убить тебя.
Приподнял одну бровь. Не ожидал. Да. Запоминай эти слова хорошенько, ведь я все же однажды вырасту, а Арис Одиар никогда не бросает слов на ветер. Одиар – ненависть. Так меня назовут позже в плену у остроухих. Пока что я не имел фамилии, как и мой отец. Инкубы-воины не носят фамилий они завоевывают свои прозвища в бою.
- Неужели? Планируешь заколоть меня своим деревянным ножиком?
- Нет, я заколю тебя хрустальным мечом и освобожу мою маму. Я знаю, что она здесь. Ты схватил ее и не отпускаешь. Только откуда ты взялся? Ведь ты мертвый!
- Иногда мертвые снова становятся живыми. Думаешь, когда вырастешь, сможешь противостоять мне?
- Я уверен в этом. Я — воин. Мама всегда так говорила.
- Убьешь меня, а что потом?
- Буду править Мендемаем, она сказала, что я рожден для этого, и что этот город будет принадлежать мне.
Демон расхохотался. Он смеялся долго, запрокинув голову, и его хохот пульсировал у меня в ушах едкой ненавистью. Хрустел на зубах, как красный песок, и горчил во рту привкусом, который никогда не пройдет. Разве что я запью его кровью Аша.
С матерью я больше не виделся. Она уехала с НИМ, а меня оставила в казармах. Даже не попрощалась со мной. Тогда я верил, что она не могла. Тогда я любил ее до болезненного фанатизма и больше собственной жизни. Я мог ради нее сто раз умереть и вырвать себе сердце, чтобы она жила и никогда больше не плакала. Она была единственной, кого я когда-либо любил, когда еще умел любить. Мне снился по ночам ее запах и ласковые руки, ее голос, напевающий мне колыбельные, ее голубые глаза, наполненные любовью ко мне и слезами. Я так тосковал по ней.
Но уже в плену, став намного старше, я начал понимать, какой лживой была ее любовь ко мне. Такой же гнилой, как и все твари в этом проклятом мире, выстроенном на костях смертных и бессмертных. Я должен был это понять, еще когда продали Шай. Я видел, как один из надсмотрщиков провел в шатер к рабам перекупщика в длинном полосатом балахоне и черным от постоянного пребывания на беспощадном солнце лицом. Тот приблизился к девочке с огненными волосами, смотрел на нее спящую какое-то время, а потом сунул мешок с золотом надсмотрщику и, зажав Шай рот своей черной ладонью, утащил ее из шатра. Больше я ее не видел никогда. Тогда я еще не понимал, куда ее увезли. Сейчас…сейчас я не завидую ее участи. Женщинам-рабыням намного тяжелее выжить в страшных условиях плена, чем мужчинам. Потому что их ждет только одно – нескончаемое сексуальное насилие, от которого они умирают пачками. Я лично видел, как вывозят трупы несчастных из-за ворот дворца и скидывают в ров.
Я плохо помню тот день, когда Огнемай сожгли дотла из-за нападения Черных эльфов. Наверное, от того, что все полыхало огнем и было непонятно, кто есть кто и с кем дерется. Для меня что эльфы, что демоны были врагами, и мне было наплевать, сколько их сдохнет. Пусть вырежут друг друга начисто. Когда чужие псы грызут друг друга, нужно лишь наблюдать со стороны и надеяться, что они понесут невосполнимые потери, чтобы тебе осталось добить тех, кто останется в живых. Мне было не наплевать лишь на одно – победа эльфов означала, что я нескоро увижу мою мать. Я тогда ждал, что она вернется. Я надеялся на это и мысленно звал ее к себе. Я еще не понимал, что увижу ее через много лет и она…она меня не узнает.
«- Мамочка, забери нас отсюда, забери, мне страшно! Они тебя били, мамаааа? Давай уйдем, пожалуйста! Здесь холодно и ветер воет ночью. Они говорили, что убьют нас, если ты не придёшь. Но я сказал, что придешь обязательно.