Еда, которую им предложили, была вкусной. Граф во всем проявлял небывалую терпимость. Например, когда перепуганная девушка-служанка обронила на скатерть несколько тушеных овощей, он воздержался от замечаний и вполне благодушно перенес отсутствие приличного вина. Он поинтересовался самочувствием Мадлен, а когда та сказала, что зябнет, немедленно принес ей шаль и настоял, чтобы она выпила коньяку. Эти участие и забота очень трогали, тем более что граф и сам явно устал.
Перед тем как отправиться в постель, он навестил Пьера, а потом заглянул к Мадлен, чтобы сообщить ей новости. Она, одетая в ночную рубашку и халат, спокойно приняла его, удивившись тому обстоятельству, сколь естественно себя при этом ощущала. Сразу же после его ухода Мадлен забралась в постель и быстро заснула.
Неизвестно, сколько она проспала, когда была разбужена ужасным шумом, за которым последовали более приглушенные звуки — будто от ударов и падений. Она лежала, гадая, что может производить подобный шум, как вдруг раздался хлопок, в котором нельзя было не распознать пистолетный выстрел. У нее внутри все перевернулось, тем более что шум этот исходил из комнаты графа, расположенной по соседству с ее собственной.
Не думая более ни о чем, Мадлен вскочила, накинула халат и выбежала в коридор. Двери других номеров тоже были открыты. Она увидела графа, в одиночестве стоявшего в дверях своей комнаты. Один из вышедших в коридор постояльцев прихватил с собой канделябр, в неровном свете которого лицо графа имело оттенок вощеной бумаги. Он тяжело дышал, и на лбу блестели капли пота. Кивнув торопливо поднимающемуся по лестнице дородному хозяину, граф жестом указал себе за спину. Мадлен увидела у него на щеке синяк.
— На меня напали, — сдержанно сообщил он. — Кажется, я убил его.
Хозяин вошел в комнату, но задержался там недолго.
— Мертвее не бывает, — сказал он, выйдя. — Пистолет, мсье… откуда он взялся?
— Это его, — ответил граф. — Увидев, что разбудил меня, негодяй хотел выстрелить. Мы боролись за оружие, и пистолет случайно выстрелил. Полагаю, это была попытка ограбления, поскольку, когда я проснулся, он рылся в моем сундуке.
— Собаке — собачья смерть, — пробормотал кто-то из постояльцев. — Вам повезло, мсье.
Хозяин согласно кивнул.
— Я весьма сожалею, мсье, что такое случилось в моем заведении. Я не нахожу слов, чтобы выразить вам свое сожаление. — И он пустился в многословные извинения.
Граф быстро терял терпение. Он устал, замерз, все тело болело от полученных ударов. Вдобавок ему никогда прежде не доводилось убивать человека — даже на дуэли, — и он чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.
— Я ничего не ставлю вам в вину, — резко оборвал он хозяина, — но был бы весьма благодарен, если бы труп убрали из моей комнаты как можно быстрее.
— Конечно! Конечно! — ответил хозяин. — А тем временем, если вы хотите чего-либо…
— Более всего я хочу вернуться в постель! — заявил граф, и только одна Мадлен знала: он далеко не так спокоен, как кажется. Когда де Ренье встретился с ней взглядом, выражение его лица смягчилось. — Возвращайтесь к себе, Мади, — заботливо произнес он. — Все беспокойства позади.
Мадлен последовала его совету, но обнаружила, что не может заснуть. Едва закрыв глаза, она снова слышала звук выстрела и трепетала при мысли о том, что не так давно граф находился на волосок от смерти. Сколько непредвиденных происшествий поджидало их в пути! Жизнь за пределами Парижа, оказывается, не менее опасна, чем в столице.
Встретившись с графом за завтраком на следующее утро, она поняла, что он спал не лучше ее. Под глазами у него лежали тени, и выглядел де Ренье необычайно тихим и озабоченным. Едва покончив с едой, Люсьен отправился на конюшню, чтобы проверить состояние лошадей и поврежденного экипажа. По возвращении он выглядел еще более мрачным.
— Починка экипажа потребует нескольких недель, — сообщил де Ренье Мадлен. — Он весь разбит.
Она застонала, сочувствуя графу.
— Боже милостивый!.. И стоить это, наверное, будет очень дорого?..
Он пожал плечами.
— Меня более беспокоят неудобства. Во всей округе, к сожалению, не нашлось кареты, которую можно было бы нанять или купить, но мне все же удалось раздобыть фермерский фургон. Выбирать не приходилось. Мои коренники повезут фургон, а Пьер вернется с оставшейся пристяжной в Ранжвиль, когда поправится.
— Этот фургон просто дар небес! — воскликнула Мадлен. — Однако вы несете дополнительные расходы, поэтому позвольте и мне внести свою долю.
— Я не намерен принимать от вас деньги, Мадлен: мои дела не так уж плохи.
Она понимала, что нет никакого смысла продолжать этот разговор, хотя и знала, что граф потерял значительную часть своего состояния и только гордость не позволяет ему признаться в этом. Что же до фургона, то она была только рада продолжить путешествие в нем. Гораздо менее уместно было бы появиться на ферме тетушки в графском экипаже.
Путешествие в фермерском фургоне нравилось и графу — правда, по совершенно другой причине: так они будут меньше привлекать внимания. Он не стал говорить Мадлен, но сам был убежден, что прошлой ночью убил не просто вора. Во время столкновения тот извергал ругательства, и граф безошибочно распознал в нем жителя парижских окраин. Помимо этого, ему не вполне верилось, что поломка экипажа явилась несчастным случаем, а не способом задержать его. Карета была совсем новой, и его слуги приучены содержать вещи в хорошем состоянии.
Он уже говорил Мадлен, что должен передать письмо некоему другу, однако утаил имя отправителя — Луи Капета[14], короля-узника. Давая согласие исполнить роль курьера, граф не подумал о связанных с этим опасностях, но, даже зная о них, он не отказался бы помочь низложенному королю. Только не стал бы совмещать исполнение этого поручения с сопровождением Мадлен до ее нового дома.
Глава пятая
Отъезд решили отложить на день, и Мадлен не жалела об этом. Чувствовала она себя прескверно и потому рада была возможности отдохнуть, сидя в небольшой гостиной. Граф, напротив, пребывал в сильнейшем возбуждении: он горел желанием незамедлительно броситься навстречу опасности. Одна из оставшихся у него лошадей была легко ранена, и де Ренье проводил немало времени на конюшне, наблюдая за ее состоянием. Мадлен никогда прежде не замечала в нем такой жажды действий и теперь размышляла: как только он умудрялся давать выход своей столь кипучей энергии в Париже.
Когда она обратилась с этим вопросом к графу, тот пожал плечами.
— Я фехтовал, — сказал он. — Не менее двух часов в день, и, думаю, этого мне вполне хватало.
И снова Мадлен была удивлена. Ее прежние представления о графе менялись.
На следующее утро она оделась настолько скромно, насколько позволял ее гардероб, ибо понимала, что одежда должна соответствовать виду бедной повозки. Когда Мадлен вышла во двор, де Ренье уже сидел в фургоне, с громоздящимися за спиной сундуками Шарлемань, его любимый конь, был привязан сзади и, равно как и запряженные в фургон лошади, нетерпеливо бил копытом. Граф высказал просьбу поторапливаться.
Мадлен забралась на жесткую скамью и с удивлением воззрилась на него. Он не только оделся с совершенно неожиданной простотой — в штаны из оленьей кожи и рубаху с открытым воротом, — но еще и расстался со своим париком. Обычно, когда Филипп снимал свой парик, под ним обнаруживались весьма тонкие и редкие волосенки, и Мадлен почему-то ожидала увидеть нечто подобное и у графа. Но сильнее ошибиться нельзя было! Волосы Люсьена оказались густыми, темными и блестящими, хотя ножницы и прошлись по ним безжалостно, оставив небольшую длину. Мадлен очень хотелось дотронуться до них, чтобы убедиться, такие ли они мягкие на ощупь, как кажутся.
Граф заметил ее взгляд и раздраженно нахмурился.
— Парик выглядел бы нелепо, — пояснил он с едва заметным смущением. — Да и мода на парики, похоже, проходит.
— А мне нравится! — беззаботно отозвалась она — и удивилась, заметив легкий румянец, проступивший на его щеках. Мадлен весело рассмеялась и тут же откинулась назад, потому что лошади, по команде графа, резко тронулись с места. Она, не удержавшись, поддразнила его: — Похоже на ежика.