— Не вижу в том нужды, — ответила она, забывая все свои благие намерения. — До последнего момента вы ни в чем не советовались со мной! А посему смею предположить, что я приобретена для согревания вашей постели.
Люк тяжело вздохнул и отвернулся к окну. Когда он снова посмотрел на нее, Мадлен увидела, что он страдает не меньше ее.
— Я полагаю, нам следует на время расстаться, — сказал он безжизненным голосом и устало потер лоб. — Кажется, я не способен мыслить логически, находясь рядом с вами. Сегодня я уезжаю.
Только теперь Мадлен заметила, что он одет для верховой езды: в кожаные брюки и высокие сапоги. На спинке одного из стульев висел дорожный плащ. У нее в животе образовалась сосущая пустота, и Мадлен готова была молить о прощении, но сдержалась. Люк уезжает? Что ж, хорошо! Своим поступком он лишь продемонстрирует, как мало она для него значит.
— О, — выдавила она с притворным безразличием, — позволено ли мне будет узнать, куда?
У него закаменел подбородок.
— Жорж Кадудаль и его друзья едут на юг, сражаться в вандейской армии. Ваш брат, Ренар, решил присоединиться к ним, и я — тоже. Я верю, что армия, несущая гордое имя королевской и католической, имеет все шансы освободить от республиканцев и Вандею, и Мен. — Он пожал плечами. — Как знать, может быть, осуществятся и планы маркиза де ла Рюэри о марше на Париж. Это во многом зависит от таких людей, как я.
Сердце Мадлен упало при этих словах. Она хотела сказать Люку, что раскаивается в том, как вела себя с ним, но вместо этого поинтересовалась:
— И когда же вы приняли такое решение?
— Когда принял — не имеет значения, важна цель. Итак, нам нужно на какое-то время расстаться. Может быть, когда я вернусь…
Горечь и страх за него подступили к горлу Мадлен, и от этого слова получились более резкими, чем она хотела.
— Вы можете не найти меня здесь, когда вернетесь! Вам нужен был этот дом — оставьте его себе! Мне будет гораздо лучше на ферме.
Едва не плача, она пошла к выходу, но он обогнал ее и загородил собою дверь.
— Вы моя жена, Мадлен! — отрывисто произнес он, сверкая глазами. — Если вас не будет здесь, когда я вернусь, значит, я приеду за вами. Вы теперь моя, и ваше место — здесь, дома. Далее, если вы позволите себе хоть взглянуть на другого мужчину…
Ей показалось, что он сейчас ударит ее. Вместо этого Люк отступил в сторону, хотя сам воздух вокруг него звенел от напряжения.
— Относительно последнего можете не волноваться, — холодно заявила она, берясь за дверную ручку. — Мужчин с меня довольно!
— Мадлен! — снова остановил он ее, но она не повернула голову. Его голос был холоден, как сталь. — Вам следует знать еще одну вещь. В течение более чем года я превращал Шаторанж в деньги и вкладывал их различным образом в этих местах и на Гернси. Кроме того, я продал свой парижский дом, что составило приличную сумму. Начиная борьбу с Республикой, я понимал, что может случиться с моей недвижимостью. Поверьте, я мог бы купить три таких поместья, как это. У меня не было необходимости жениться на крестьянке, не понимающей, в чем ее выгода!
Крестьянке! Это слово прозвучало в ее мозгу громче всех остальных. Мадлен ничего не ответила: попытайся она открыть рот, как, разрыдавшись, упала бы к его ногам. Она просто закрыла за собою дверь и с царственной осанкой прошла к лестнице. Люк никогда не узнает, сколько боли причинил ей его отъезд.
Мадлен стояла у окна в галерее и смотрела, как он скачет прочь. Никогда в жизни не чувствовала она себя такой одинокой и несчастной — даже после смерти Филиппа. Ее сознание затмевал страшный факт: Люк женился на ней потому, что она не хотела никак иначе отдаться ему. А, вкусив ее, тут же ретировался. Очевидно, брачная ночь разочаровала его. А чего можно было ожидать, если уплаченная цена оказалась столь высока?
Примерно неделю спустя после свадьбы в Кершолен заглянул Леон. Оказалось, что какой-то его друг в Ванне видел, как Люк уезжал с Кадудалем, и кузен приехал проверить, правда ли это. Услышав подтверждение, он разразился такой гневной тирадой против Люка, что Мадлен вопреки собственным намерениям вступилась за мужа. И, только защищая Люка, она сумела лучше понять мотивы его поведения. Он не вынес ее холодности. Да и ссора в брачную ночь целиком на ее совести.
Когда на следующий день приехала тетушка, Мадлен, выслушав ее, во многом с ней согласилась. Люк был не прав, что уехал, не помирившись, сказала пожилая и много повидавшая женщина, но вряд ли ваша семейная жизнь погибла безвозвратно. Мадлен, должно быть, обидела его, иначе он не реагировал бы так горячо, однако и это в свою очередь было добрым знаком. Даст Бог, он вернется, и уж тогда дело Мадлен показать, что она может быть нежной и ласковой женой.
— Это теперь твой дом, — сказала тетушка, обводя взглядом тусклую мебель и гобелены. — Постарайся его благоустроить. По крайней мере, это покажет Люку, что ты намерена обосноваться здесь, а не просто осталась, подчиняясь его приказу. Я знаю, дитя, что ты любишь его. Если не в силах заставить себя сказать это, покажи другим способом. Вы теперь муж и жена в глазах Божьих и нашей церкви, и вам обоим следует постараться.
На следующее утро Мадлен поехала в Ванн, где заказала ткань на новые шторы в гостиную и купила два дорогих персидских ковра на пол. Кроме того, она приобрела уйму глиняных и серебряных подсвечников, тяжелой парчи для диванных подушек и новый гобелен в столовую. Покупки молодая хозяйка оплатила собственными деньгами.
Следующие несколько недель в доме кипела бурная работа. Полы вымыли и натерли заново, стены отскребли, мебель была навощена, а те из гобеленов, что не успели безнадежно истлеть, сняты, выбиты и вычищены. Тетушка и Ги привезли в Кершолен сундуки с парижскими вещами Мадлен, после чего она по-настоящему ощутила его своим домом. Прибыли лошади Люка — их было пять, — а также его сундуки, хранившиеся в Ренне. Не утруждая Лебруна, Мадлен сама наняла молодого человека по имени Жан-Поль для работы в конюшне.
Новости из Вандеи приходили скудные и часто противоречивые. Произошли большие сражения при Сомюре и Нанте, где погиб вождь вандейцев — Катлино. Добровольцы из Бретани участвовали в обеих битвах, и Мадлен не сомневалась, что Люк сыграл там не последнюю роль. Весточка от него умерила бы и ее волнения и боль в сердце, но писем не было.
К концу лета обновление первого этажа было закончено, и Мадлен с увядающим энтузиазмом взялась за спальни. Она не знала, кем себя считать: вдовой или брошенной женой, и начала сомневаться в том, что Люк когда-нибудь вернется и увидит плоды ее трудов.
Только во второй половине октября она, наконец, получила письмо от Люка. Первым чувством было невыразимое облегчение оттого, что он жив. Но оно быстро сменилось диким гневом. В письме Мадлен не нашла ни извинений за долгое молчание, ни слов любви, ни выражений дружбы. Будь там хоть искра тепла, она простила бы все. Но это было ошеломляюще сухое послание, излагающее факты, не несущее в себе ни капли нежности, не говоря уже о любви. После приветов от Ренара, который по-прежнему был с ним, и просьбы передать приветы в Кермостен стояла подпись «Люк» и дата «шестнадцатое октября».
Лишь несколькими неделями позже Мадлен узнала, что письмо писалось накануне решающего и весьма кровопролитного сражения[20] — сражения, в котором вандейцы были жестоко разбиты, а их остатки были вынуждены отступить на север, за Луару. Впрочем, такое уточнение не слишком умерило ее гнев. Муж вполне ясно показал, как мало думает о ней, и несколько раз у Мадлен появлялось желание собрать вещи и вернуться на ферму. Останавливали только слова тетушки… и непослушное сердце, которое все еще любило Люка.
В начале ноября в Кершолене появился Ги, который перед этим встретил в Ванне двух шуанов[21], состоявших в Великой королевской и католической армии.
— Оказывается, Кадудаль все еще с вандейцами, — сообщил он Мадлен. — Скорее всего, и Люк тоже.
Были у него и другие новости — печальные. Тесть Тьери пропал в море.
За день до Рождества приехал Леон, чтобы забрать Мадлен на ферму. Стоял мороз, и она потуже завернулась в плащ. В дороге она думала о муже. Вспоминала, как он болел год назад, и надеялась, что сейчас он в тепле. Она злилась на себя за непрестанные мысли о нем, но поделать ничего не могла. С самого отъезда из Парижа это стало для нее таким же естественным, как дышать или придвигаться поближе к огню зимой.
21
Шуаны — участники контрреволюционных восстаний в защиту монархии и католической церкви во время Великой французской революции.